Клятва истинной валькирии
Шрифт:
– Ты никак это не прокомментируешь? Фантастика…
– Ты вольна поступать как хочешь. – Тут он заколебался. – Ты удостоишь его второго свидания?
– Я его еще первым не удостоила.
Джастин обрадовался, быстро собрался и ушел, а Мэй поехала на базу. Там она не бывала со злосчастного дня похорон. В больничном крыле девушка в регистратуре сказала, где лежит Кави, – оказалось, что в охраняемом отсеке. Там на страже стояли солдаты обычной армии. Мэй забеспокоилась, потом сказала себе: а почему бы и нет, ведь преторианец – это не совсем обычный пациент. Палата оказалась
Кави полулежала на обычной больничной кровати, вытянув загипсованную ногу. Рядом стоял поднос с остатками завтрака. Она внимательно смотрела на экран – там показывали что-то про Лусиана Дарлинга, он просто повсюду, этот сенатор… Кави повернулась к Мэй, та подошла ближе. И тут случилось нечто совершенно невероятное.
Кави – улыбнулась.
Мэй не помнила, чтобы та улыбалась. Кави всегда отличалась вспыльчивостью. Даже когда у Мэй с Порфирио все было хорошо, она не одобряла выбор своего соратника по когорте. Но сейчас ошибки быть не могло: Кави улыбалась искренне, а не натянуто или только из вежливости.
– Мэй, – проговорила она, и лицо ее осветилось радостью. – Как здорово, что ты пришла!
Услышав, что ее назвали по имени, Мэй удивилась еще сильнее.
– Кави… Друзилла, я рада тебя видеть. Тоже. Хорошо выглядишь.
Кави усмехнулась и провела ладонью по волосам:
– Спасибо, это так здорово. Но мне нужно постричься на самом деле. Или укладку сделать.
Мэй попыталась улыбнуться в ответ, но встреча пошла совсем не так, как ожидалось, и она растерялась.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Здесь все так здорово. Я бы домой уже хотела, но врачи говорят, нужно еще побыть здесь. Им лучше знать.
– Ну да.
Мэй не могла понять, почему Кави до сих пор держат здесь. Что она с ней сделала? Неужели перелом ноги мог настолько ослабить ее?
– А больно?
– Нет, вообще не больно.
Она кивнула в сторону прикроватной тумбочки:
– Смотри, какие лилии Ньютон принес. Индиго мне всегда цветы дарят. Разве не здорово?
Кави говорила как во сне, и глаза у нее смотрели куда-то мимо Мэй. И «здорово» она уже четвертый раз сказала. Все понятно – она на лекарствах. Не на транквилизаторах. Ей давали нужную дозу, чтобы она чувствовала себя… здорово. Но ведь это всего лишь перелом ноги! Может, Кави довела докторов до ручки, и они решили подсадить ее на легкую схему, чтобы облегчить себе жизнь?
– Очень красивые лилии, – кивнула Мэй. – Надо было бы и мне тебе букет принести.
Лусиановы розы как раз бы пригодились.
– Ничего страшного. Я же знаю, ты очень занята сейчас.
Тут Мэй сделала глубокий вдох – как в воду с вышки прыгнуть – и произнесла то, ради чего пришла в палату.
– Друзилла. Я просто хочу извиниться за то, что сделала на похоронах. Я не права была, и мне очень жаль, что так получилось.
Кави продолжила все так же светло улыбаться:
– Не нужно извиняться, что
Мэй подумала, что «перенервничали» – это не слишком точное слово для описания их тогдашнего состояния. Кави назвала Мэй дрянью, и Мэй страшно избила ее.
– Все равно, мне не следовало так поступать, – вышло нескладно, но хоть так.
– Мы все скучаем по нему.
Кави немного погрустнела – и уставилась в пространство.
– Я много говорила с Порфирио. То есть я думала, что говорила с ним. А доктора сказали, это все потому, что я нездорова. И они прописали мне новые лекарства, и теперь я его больше не вижу.
Она повернулась к Мэй.
– А ты его видишь?
– Я… нет. Конечно, нет. Он умер. Мертвые не возвращаются.
– Да. Не возвращаются. – Тут Кави снова просветлела лицом. – Если бы он вернулся, он бы обязательно простил тебя. Он тебя очень любил.
Мэй прикусила язык. Порфирио – простил ее? Она пыталась забыть их последнюю встречу, задвинула в дальний закоулок памяти – но слова Кави вытащили это на свет. До того дня Порфирио вымещал свою ярость в звонках и сообщениях. Он даже повысил Мэй с просто «дряни» до «нордлингской дряни». Оскорбления и преследование продолжались, но Мэй стало полегче. Она просто все больше замыкалась в себе, отказываясь чувствовать хоть что-нибудь. Через некоторое время он понял это и решил, что личный визит может поправить дело и по-настоящему уязвить ее.
Она пустила его в квартиру – ожидала, что он оценит этот жест и будет вести себя как цивилизованный человек. Но она ошиблась. Он обвинял ее в разных грехах, но в тот день он решил, что Мэй отказала, потому что изменяла ему.
– С кем ты спала?! – орал он.
Разговаривать, убеждать – все это было бесполезно. Поэтому она просто молчала, и это бесило его все больше. Он вел себя совсем как Кави на похоронах. Мэй снова услышала, что она нордлингская дрянь, бессердечная и не способная на настоящие чувства.
А вот Порфирио как раз их испытывал – и орал не переставая:
– Ну?! Что тебе нужно?! Что нужно, чтобы ты хоть раз хоть что-нибудь почувствовала?!
Тут он вдруг прекратил выкрикивать одно и то же. А инстинкты и рефлексы Мэй не сработали. Даже в страшном сне ей не могло присниться, что Порфирио, пусть и в ярости, может напасть на нее. Он опрокинул ее на пол, прижав запястья к полу, и придавив своим весом. И когда он тихо заговорил, Мэй поняла, что вот это – настоящая угроза:
– Я заставлю тебя почувствовать, – сказал он. – Ты – моя, и я тебе покажу, кто тут хозяин.
Мэй испугалась. До того она не боялась насилия. Не представляла себя в подобной ситуации. На территории нордлингов о подобных эксцессах и речи быть не могло. В армии она так хорошо отделала пару не в меру болтливых сослуживцев, что все вокруг ходили на цыпочках и словом боялись задеть. А вот сейчас она лежала на полу – в полной власти Порфирио. Во время фехтовального поединка ее выручила бы скорость. Имплант делал ее сильнее – но у Порфирио стоял такой же. Кроме того, он был просто мощнее ее физически. Это и оказалось роковым.