Клятва, которую мы даем
Шрифт:
– Я…
– Твоя беззаботная болтовня мне сейчас не поможет! – я поворачиваюсь всем телом и вскидываю руки. – Я просто хочу, чтобы ты оставила меня в покое.
Она вздрагивает, мои слова дают ей пощечину, и она отступает к двери с остекленевшими глазами. Я никогда раньше так с ней не разговаривала, никогда даже не повышала голос в ее сторону.
Во мне так много гнева, такого мощного, что я почти опьянена его силой. Я сейчас нестабильна и боюсь, что любой, кто вступит со мной в контакт, останется таким же разбитым, какой я себя чувствую.
– Она этого
Появляется Сайлас, прислонившись к дверному косяку, и просто смотрит на меня своими темными глазами. Глаза, которые видят слишком много, больше, чем я хочу, чтобы он видел.
– Если бы я захотела выслушать лекцию о своем поведении, я бы попросила об этом, – я скрежещу зубами. – Я знаю, что я сука, и я знаю, что она не заслужила.
– Ты не сука, Коралина. Тебе просто больно, вот и все, – говорит он.
Ненавижу, когда он так уверен в себе. Как будто он знает это наверняка.
Как будто он уверен, что я не ужасный человек, как будто он вообще меня знает.
– Ты заставил меня кончить один раз, и вдруг ты меня знаешь? – я недоверчиво смеюсь. – Приди, блядь, в себя и убирайся.
Он смотрит на меня, скрестив руки на груди грудью.
– Тебе нужно куда-то деть весь этот гнев, Хекс? Выплесни на меня. Отдай мне все, что у тебя есть.
Я отворачиваюсь от него, пытаясь найти в этой комнате хоть что-нибудь, что стоило бы спасти. Я пинаю бумаги и одежду, пытаясь понять, что скрывается под этим погромом.
Я очень стараюсь держать свой рот на замке; если бы у меня был клей, я бы заставила его закрыться, чтобы сдержать яд, который течет по моим венам, угрожая выплеснуться из горла на любого, кто подойдет слишком близко, кто попытается помочь.
Никто не сможет мне помочь. Никто не поймет, что я ненавижу себя за то, что хочу причинять боль другим людям из-за того, как причинили боль мне. Не потому, что это помогает мне чувствовать себя лучше или сильнее; после этого я чувствую себя дерьмом, но это дает всем этим мучениям хоть какой-то выход.
– Ты упряма. Ты не хочешь этого слышать, но я знаю, что ты делаешь. Я вижу это в твоих глазах, всю эту боль, которая просто гноится под кожей. Ты не можешь держать ее в себе вечно, Коралина. Это убьет тебя.
– Ты ни черта не знаешь о моей боли, Хоторн, – в моих словах яд, намерение ранить, заставить его убраться к чертовой матери из этой комнаты. Мне плевать, если это заденет его чувства. Мне все равно, если он меня возненавидит. Я просто хочу, чтобы он был подальше от пути моего разрушения, пока я не забрала все хорошее, что было в Сайласе, и не проглотила его целиком.
Я тычу в него пальцем, глаза горят от ярости.
– Твоя девушка умерла. Плачь об этом. Моя глазница была разбита вдребезги, потому что я недостаточно быстро открыла рот для его члена. Наши истории не похожи.
Я хочу остаться наедине со своей яростью, спрятаться подальше, чтобы спокойно страдать. Я не хочу, чтобы кто-то наблюдал, как я распадаюсь на части. Весь мир наблюдал по национальному телевидению за тем, как я теряю рассудок. Я стала историей века, миллионы глаз наблюдали, как я
Поэтому они порезались о меня. Я позволила им наступать на меня босыми ногами, и я вонзилась в их пятки, как крошечные лезвия бритвы.
Я хочу сломаться. Я хочу плакать и швыряться вещами в одиночестве, без посторонних глаз, в тишине, где единственное, что я слышу, – это биение собственного сердца.
– Мой лучший друг всю свою жизнь глотал свою боль, как ржавые гвозди, чтобы превратить ее в оружие. Я видел, как она пожирала его заживо, и теперь я наблюдаю за последствиями, – говорит он мне. – Хочешь быть подлой? Это не заставит меня уйти, Коралина. Я выдерживал бури гораздо более жестокие, чем ты. Ты не такая, какой тебя считает мир. Ты не стерва. Ты девушка. Девушка, которая подверглась насилию. Девушка, которая просто пытается выжить.
У меня такое чувство, что моя грудь вот-вот провалится внутрь, пустота там, где раньше было мое сердце, превратилась в черную дыру, которая всасывает всю доброту в комнате, чтобы выплюнуть ее обратно.
– Пошел ты, Сайлас.
Он проходит дальше в комнату, словно мои слова – это приглашение. Он стоит над моей разрушенной комнатой, в обломках моего дома, как статуя. Потрясающее произведение скульптурного искусства в пространстве чистой злобы.
– Если ты не научишься принимать тот факт, что ты была жертвой еще до того, как стала проклятьем, все, что ты будешь делать, – это продолжать ранить людей, которые не причиняли тебе вреда, – он наклоняет голову, наблюдая за мной. – Это то, чего ты хочешь? Вычеркнуть всех, чтобы не осталось никого?
– Я не была жертвой, – огрызаюсь я, чувствуя, как слезы скатываются по щекам. Я устала, устала от того, что Сайлас всегда находил меня такой разбитой. – Ты что, не умеешь читать газеты? Я была влюблена в него. Я хотела быть рядом.
Я подбираю лоскутки холста, словно это осколки моего сердца, и подбрасываю их в воздух, наблюдая, как они падают дождем на меня. Мой голос почти кричит.
– Это не жертва. Я не сломана – все мои деньги собрали меня обратно. Разве ты не видишь этого? Я сама просила об этом, Сайлас. Я сама напросилась на все это.
Ты просила об этом.
Ты любишь меня. Скажи, что любишь меня.
Ты хочешь остаться здесь со мной навсегда, верно?
Тебе повезло, что у тебя есть деньги, девочка. Это ужасно для тех, у кого их нет.
Могло быть и хуже, понимаешь?
Ты одна из тех, кому повезло.
Слова Стивена и жестокий шквал обвинений со стороны окружающих эхом отдаются в моих ушах, как тысяча маленьких молоточков, бьющих по моему разуму. Я так близка к тому, чтобы взорваться от ярости, способной поглотить весь мир, так близка к тому, чтобы разорвать зубами землю.