Клятва на крови
Шрифт:
— Я не думал, что… захочу его убить, — пробормотал хоббит. В горле саднило — должно быть, слегка сел голос от крика.
Бофур поднес ему чашу с водой и укоризненно поцокал языком.
— Я пытался сказать Торину, что ты не готов, — с сожалением констатировал он. — Бильбо, прости меня. Я виноват, что не рассказал тебе раньше. Ты пей, пей, лекарь сейчас придет и осмотрит твои раны…
— Этот… — хоббит оторвался от воды и задохнулся, не в силах подобрать подходящее ругательство. — Этот гад меня изнасиловал! Он просто… просто взял
— Если бы и был, я бы тебе его не отдал, — логично рассудил мориец. — Бильбо, я понимаю, что тебе больно и плохо, но это — всего лишь испытание. Обряд, который проходит каждый из нас, будь то женщина или тот, кто будет лежать под мужчиной.
Тут явился лекарь, и хоббит замер, не решаясь уточнить, что значит «испытание». Это что, представление какое-то? Если так, то ему это принесло лишь боль и унижение.
Лекарь, старый седой гном с длинными вислыми усами и туго заплетенными косами, склонился над хоббитом, быстро осмотрел его раны и понимающе кивнул. Он достал из сумки на поясе какой-то флакончик, протер руки поданной Бофуром мокрой тряпицей — и осторожно капнул на кожу полурослика какое-то вещество.
Бедный Бильбо заорал, взвившись так, словно и не помирал секунду назад. Жжение многократно усилилось, задницу как будто тисками терзали.
— Полежи смирно, — попросил его Бофур. — Оин должен выгнать грязь из раны, а это всегда немного больно. Бильбо, ты ведь не знал, что после помолвки жених всегда везет… э-э-э… супруга в открытое поле и там, гм, владеет им?
— Знаешь, если бы я успел прочесть те книги, что ты мне дарил, то, может, и знал бы, — выдохнул хоббит. Боль стала стихать, когда старый гном осторожно помазал кожу на расцарапанных бедрах какой-то прохладной, приятно пахнущей мазью. Касаться разодранного ануса он не стал, молча протянул полурослику баночку, выразительным жестом указав, что следует делать.
Бильбо уже понял, что этому дикому народу неведомо само понятие стеснения или личного пространства. Он тяжело вздохнул и повернулся лицом к морийцу, набирая в ладонь холодную мазь.
— Это наш обряд, — объяснял между тем Бофур. — Он сохранился еще с давних времен и порой бывает действительно довольно жестоким. Узбад не учитывал, что ты не гном, потому и перестарался. Мне жаль, что так вышло.
— А везти меня после всего этого на показ толпе — тоже часть обряда? — Бильбо постарался вложить в эти слова как можно больше яда. — Чтобы все глазели и смеялись, так?
— У нас нет… как это… уединения полного, — гном запнулся, подбирая слова. — Все должны своими глазами узреть благую кровь, что запятнала бедра избранника или избранницы узбада, — и это не позор, а величайшая радость для нашего народа. Торин подтвердил, что принимает тебя, и сорвал покров чистоты, напитав землю священной сутью жизни. Тебя теперь будут чтить и считать своим.
Бильбо даже забыл о том, что собирался помазать трещины на коже. Он так изумился этой трактовке случившегося, что забыл на миг, как дышать.
— Ловко, — протянул он медленно. — Вот как вы повернули
— О-о! — Бофур заулыбался. — Узбад сказал тебе ее? Это значит, что все прошло очень хорошо. Ты понравился Торину, он доволен тобой, ты выдержал испытание. Супруг узбада должен быть крепок, чтобы быть с ним и на ложе, и в битве, и в мирной жизни.
— Ой, перестань, — устало бросил хоббит и кивком поблагодарил невозмутимого старика-лекаря. — Я не хочу вести беседы о будущем, я просто хочу, чтобы у меня зажила задница, — и еще хочу убраться отсюда, но этого сделать, кажется, нельзя.
— Боюсь, что так, — мориец поставил перед ним блюдо с вареным мясом, щедро приправленным вкусно пахнущей травой. Хоббит поджал губы.
— Что ж, тогда хотя бы вели, чтобы мне приготовили ванну — если тут знают, что это такое. Я до сих пор как будто чувствую его прикосновения, гадость!
Как оказалось, гномы знали, что такое ванная. Рабыни, которых подарил полурослику принц Кили, быстро наполнили для маленького господина большую бадью и помогли ему туда перебраться. Бофур на время его оставил, сославшись на важные дела (наверняка пошел с докладом к Торину, с неприязнью решил про себя хоббит). Так что мыться Бильбо никто не мешал. Он забрался в бадью, отослав прочь улыбающихся рабынь: видеть вокруг себя довольные лица было попросту противно. А потом принялся с остервенением тереть себя мочалкой, как будто хотел стереть кожу, которой касались руки насильника.
Мазь давно впиталась, забрав с собой боль, — но осталось чувство унижения и горькой обиды. Что бы там ни говорил Бофур, Бильбо все равно чувствовал себя использованной вещью, которую поимели и выбросили. Если бы он мог быстро двигаться, то все же попытался бы бежать. Но сейчас было уже поздно: за пределами шатра сотни гномов — и тихий хоббичий шаг ему не поможет.
Собравшись с духом, Бильбо отложил жесткую мочалку и осторожно опустил руку в воду, дотронувшись до пострадавшего ануса. Крови уже не было, но вода все равно стала розовой от тех застывших потеков, что он смыл с себя. Бильбо сидел в бадье, цепляясь за бортик, и старательно оттирал кровь и грязь со своего тела. Он чувствовал, как напряжен, и пытался перестать так трястись.
На поверхности воды появились всплывшие белесые капельки. Прикусив губу, хоббит слегка напрягся, избавляясь от остатков семени насильника. Ему стало чуть лучше — но ведь вскоре это может повториться… И что теперь, каждый раз дрожать и плакать?
Он не знал, что делать, — вот что было самым худшим. Если бы Бильбо спросил у своей покойной матушки, она ответила бы, что очень гордится тем, как мужественно ее сын ведет себя. Бильбо больше не плакал, не кричал и не пытался забиться в угол. Он даже мог соображать — и знал, что акт насилия повторится в будущем.