Клятва на мече
Шрифт:
– Я же говорил тебе, Сергей, – тихо сказал Колесников. – История – это большая спираль. Все повторяется. Иногда в точности, иногда…
– Но почему? Почему именно здесь, сейчас… Ведь почти тысяча лет прошла. Вечность…
– Вечность, да… А душа монаха все это время была неуспокоенной. Обвинение-то страшное… И участь – даже не смерть сама по себе, а то, что за ней последовало.
– Если бы не ты, я бы это дело не распутал.
– Ну, – Колесников смутился и сразу бросился протирать очки фланелевой тряпочкой. – Оно ведь до конца и не распутано. Ты установил убийцу. Что дальше? Кто-то же его направил. И Шар не исчез, что ему тысяча лет… Просто сменил хозяина.
«Слуг, – захотелось сказать Туровскому. – Сменил один человеческий материал на другой. Для него все в мире делится на две категории: годное в пищу – не годное в пищу…»
– Борис, скажи, это ты подарил Наташе медальон? Несколько секунд тот смотрел на Туровского непонимающе. До него доходил смысл вопроса.
– Я. Позапрошлой зимой, на день рождения.
– И она вложила туда фотографию брата…
– Ну да. Раньше у нее была другая фотография, побольше. Она носила ее в бумажнике. Но ей это всегда казалось… кощунственным, что ли.
– Почему?
– Плохо – вместе с деньгами. От денег грязь. А потом я увидел в магазине медальон. Вещь оригинальная, открываешь – музыка. «Будто крошечные ангелочки поют» – так Наташа выразилась.
– А что за история там вышла? Почему мальчик умер?
Борис отвел глаза:
– Зачем вам это?
– Надо, – сказал Туровский. – Поверь, надо. Не из любопытства.
Боря вздохнул:
– Дикая история. Их мама лежала в больнице с воспалением легких. Они остались втроем: Наташа, ей в ту пору как раз исполнилось двенадцать, шестилетний Андрейка и их отец. Мать, Ольга Дмитриевна, Наташу много раз предупреждала, чтобы не оставляла братика вдвоем с отцом: Николай Иванович пил крепко, до белой горячки. Во хмелю бывал буйный, за ружье хватался, был когда-то охотником, пока руки не стали дрожать.
– Дальше, – хрипло сказал Туровский, с трудом справившись с собственным голосом: вот она, страшная разгадка!
– Наташиной подружке родители подарили щенка. Ну, Наташа и не удержалась, вечером побежала смотреть. Отец был выпивши, как всегда, но вел себя тихо и вообще улегся спать… Андрейка остался дома. Она там, у подружки, и была-то всего полчаса. Говорила, сердце болело, будто чувствовало. А Николай Иванович проснулся, ему спьяну, видно, что-то почудилось, он схватил ружье и начал палить… Комната вся сизой была от дыма. Окно разбито, потолок в пробоинах… А Андрейка умер от испуга, сердце не выдержало.
Он горестно помолчал. Давняя рана снова открылась, когда о ней, кажется, и забыли уже.
– Наташа очень любила детей. Был у нее такой пунктик… Был бы я понастойчивее… – Борис махнул рукой.
– Очень любила детей, – эхом повторил Сергеи Павлович. – Любила детей… И ненавидела оружие, так?
– Не то чтобы ненавидела. Ей ведь приходилось носить пистолет. Просто всегда старалась подальше спрятать, чтобы случайно никого не испугать.
Борис невесело усмехнулся:
– Боялась испугать. Нелепо звучит, да?
«Почему же нелепо, – подумал Туровский. – Напротив, все очень просто и логично».
– Кабы ты раньше мне это рассказал, – прошептал он. – Что же ты молчал, дурень?
Они уже деловито тащили вниз чемоданы – мать и дочь, обе сердитые и сосредоточенные. Завидев в тесном вестибюле Туровского, они остановились. Нина Васильевна воинственно поставила поклажу на пол и уперла руки в бока, готовясь к битве.
– К нам есть претензии? – спросила она. – Или, может, мы уже арестованы?
– Помилуйте. Просто хотелось задать вам еще один-два вопроса.
– Ну уж увольте! Мы на автобус опаздываем.
Сергей Павлович поднял брови:
– Автобус ушел десять минут назад. А следующий будет только в четыре.
Нина Васильевна нервно взглянула на дочь:
– Даша, сколько сейчас времени?
– Без десяти два.
Туровский наклонился к ней и тихо попросил:
– Покажи свои часики, пожалуйста.
Даша пожала плечами и протянула запястье, блеснувшее золотым огоньком. Малюсенькие изящные стрелки приближались – минутная к десяти, часовая – к двум.
– Они у тебя отстают, Даша. На двадцать минут. – Она немедленно надула губки.
– Не может быть. Я по Светкиным ставила, а она свои каждое утро по радио проверяла…
– Чтобы не опаздывать в музыкалку, – кивнул Туровский. – Все правильно… А когда ты их ставила, не помнишь?
– Позавчера, когда мы с улицы пришли.
– А твоя мама что делала в это время?
– Они с дядей Славой…
– А ну, отойдите от моей дочери! – взвизгнула Кларова. – Вы не имеете права! Дарья, не отвечай больше на вопросы. Надо будет, пусть вызывают повесткой.
– Вы с Козаковым раскладывали пасьянс?
– Ну и что?
– Сколько раз?
– Вам-то какое дело? Допустим, два. Меня за это расстреляют?
– А когда вошли Даша со Светой, вы уже сидели рядышком на диване… Или лежали… Куда же вы?
Кларова подхватила чемодан и, упрямо выпятив подбородок, направилась к выходу.
– До автобуса еще два часа.
– Ничего, – бросила она с яростью. – На остановке посижу.
Даша замешкалась в дверях, последний раз взглянув на Туровского.
– Дядя Сережа… А вы не ошиблись? Ну правда, Светка свои часы все время проверяла. Не могла она…
Девочка шмыгнула носом. Наверное, она хотела заплакать, но сдержалась. Взрослая уже. При определенных обстоятельствах взрослыми становятся быстро.
– Она ведь не могла….
Он подошел к ней, присел на корточки и погладил ее по щеке, ощутив все же одинокую слезинку.
– Все будет хорошо, Дашенька. Ты приедешь домой и скоро все забудешь.
Она медленно покачала головой: