Клятва юных
Шрифт:
— В том-то и суть, что ночи ждать не приходится, — ответил дядя Вася, — тут часы считаны.
Партизаны заговорили:
— Надо взять взрывчатку и пойти туда одному-двум, чтобы тайно…
— Перестреляют. Нет, тут либо с боем итти — напрямик, либо ждать ночи.
— Ночи ждать не приходится, — повторил Василий Васильевич.
Все замолчали. Прошла минута-две. Лутягин сорвал с себя шапку, вытер лоб:
— Эй, скорей бы думать надо!
Карыша будто что толкнуло:
— Дядя Вася… товарищ
Лутягин повернулся к нему с досадой.
— Тебе что тут — игрушки… — начал он, но Карыш не дал перебить себя:
— Я кнут возьму… Или — нет кнута — хворостину. Будто корову ищу. Сперва все по-над берегом, по-над берегом пойду. Чуть что, встречу кого, сейчас плакать: корова пропала… — Карыш торопился все больше, спешил досказать: — Я одно место знаю, мы там с ребятами сколько раз… там кусты к самому мосту подходят.
— На словах выходит складно, — усмехнулся дядя Вася.
— Малый дело говорит, — сказал вдруг бакенщик Михеев.
— Дело! Подстрелят его, вот тебе и все дело.
— Что ж, могут и подстрелить, — спокойно ответил Михеев.
— Не подстрелят! — закричал Карыш.
Бакенщик перебил его:
— Погоди, теперь не твоя речь. Теперь речь моя. Вот как надо сделать, чтоб верней вышло. Парнишка пойдет к мосту с одного краю, а я с другого — начну на немцев шуметь, руками махать… Они мной займутся, а тут малый-то…
— Ты руками махать, а немцы рты разевать: «Ах, какой интересный старик!» Рты разинут, винтовки выронят. — Дядя Вася даже отвернулся: — Ну что ты, дед, как маленький все равно!
— Ничего не маленький. Немцы винтовок не выронят. Они в меня из винтовок стрелять будут. А пока мной, стало быть, займутся, малый будет действовать с фугаской.
— Не дело говоришь, дед!
— Ну, тогда ты скажи дело, товарищ начальник! — Михеев насупился, замолчал.
Дядя Вася тоже молчал.
Тогда вышел вперед рябоватый партизан:
— Василий Васильевич, позволь мне… Карыш верно говорит: если перейти железную дорогу, там кусты близко к мосту подходят…
Дядя Вася нахмурился, хотел перебить.
— Нет, ты постой, Василий Васильевич. — Партизан затряс рыжей бородкой, заторопился. — Постой, дослушай. Оружие у нас теперь есть. Удастся пионеру проскользнуть мосту — хорошо, не удастся — мы всем отрядом… да ну, погоди, не перебивай!.. Всем отрядом ударим из винтовок.
— Нет, не согласен, — сказал Лутягин.
— Товарищ Лутягин, — обратился, заминаясь, к дяде Васе Гошка, — я объясню, как надо сделать. Только ты мне автомат отдай, почему это его Кузнецов себе забрал? Я возьму автомат и пойду вместе с Карышем. Карыш — к мосту, а я засяду в кустах и — чуть что — начну немцев из автомата поливать. Приму огонь на себя.
Василий Васильевич присел на пенек у просеки.
— Ну, ребята, помолчите немножко, — распорядился он.
Все замолчали. Через просеку, обманутая тишиной, перелетела белка, разостлав по воздуху пушистый хвост. Гошка, не удержался, свистнул ей вслед и подмигнул Карышу.
Василий Васильевич задумчиво пошевелил носком сапога кленовый лист, желтый, в багровых брызгах. Все внимательно следили, как он перевернул лист наизнанку, показались выпуклые восковые прожилки. Лутягин наступил на них, поднялся с пенька:
— Ну, надо решать. Вот что: с Карышем пойдет Кузнецов. Не обижайся, Гоша, ты горяч, Кузнецов тут больше подходит.
Через минуту Ивану Карышу дали тяжелый полотняный мешочек.
— Это динамит? — спросил он обрадованно.
— Почище динамита, — сказал Кузнецов. — Ну, теперь гляди сюда, на шнур.
Он объяснил Карышу, как обращаться с взрывчаткой, как ее закладывать под мост, как держать спички и шнур при зажигании.
— Он до отказа короткий, шнур-то. Как только загорится, не вздумай мешкать.
— Ну, конечно, не вздумаю, — ответил Карыш.
Партизаны столпились вокруг него. Только Гошки не было. Гошка ушел строгать из орешника рукоятку для кнута. Скоро он принес ее; по толстому пруту кора была вырезана затейливо — винтовой нарезкой. Гошка привязал к пруту тугую крученую бечевку — и откуда только взял! — с узлом на конце. Кнут был готов. Карыш ждал, что Гошка теперь хлопнет бечевкой по осенним листьям — а крикнет лихо: «Ну и кнут!» или что-нибудь в этом роде. Но Гошка протянул кнут молча, глаза у него были грустные.
Карыш стал прилаживать полотняный мешочек себе на шею, под рубашку. Все теперь следили за каждым его жестом, как за минуту перед тем за движениями Василия Васильевича. Карыш стоял красный от удовольствия. Кузнецов подал ему коробку спичек, Карыш спрятал коробку в левый карман, правый оказался дырявым — это его пробили гвозди Филиппа Иваныча.
— Вот ты и воевать начал, — сказал дядя Вася изменившимся голосом.
Все немножко помолчали, как будто ждали чего-то.
Солнце стояло уже высоко над лесом. На еловых лапах заблестела влажная паутина. Пахло грибной сыростью, палым листом — осенью.
— Вот ты и начал воевать, — повторил Василий Васильевич.
Карыш не знал, как ответить дяде Васе. Надо было что-то сказать, а что, он не знал. И потому стоял молча и глядел на новый кнут. Коричневая полоска коры круто обрывалась: поближе к веревке рукоятка была гладко оструганная, белая и, должно быть, скользкая. Карыш потрогал: она и в самом деле была скользкая.
— Ну, — сказал Василий Васильевич, подошел к Кузнецову и снял шапку.
Кузнецов тоже снял свою шапку, и они три раза поцеловались.