Клятва золотого дракона
Шрифт:
Найло забегал перед скамейкой Илидора, а дракон стиснул зубы и не отшатнулся, даже не двинулся, так и сидел, как сел мгновение назад – опершись локтями на колени, подавшись вперед, хотя эльф рассекал туда-сюда прямо перед его лицом. В конце концов Найло остановился, отвернулся, схватился за виски пальцами, длинными и гибкими, как машинные манипуляторы.
– А теперь, значит, ты уже не хочешь меня убить, – смиренно отметил Илидор.
– Теперь не хочу. – Ярость эльфа тоже куда-то вдруг испарилась, руки его безжизненно повисли по бокам, он нога за ногу добрел до скамейки, на которой прежде сидел, и уселся обратно, принялся загибать манжет рубашки, делая вид, будто это занятие поглощает его без остатка. – Когда ты сбежал, в Донкернасе сделалось так уныло. Мне стало не с кем тягаться в гнусности, никто не пытался меня перехитрить, дни потекли
Илидор рассмеялся, и в сине-зеленых глазах эльфа вспыхнули ответные веселые искорки.
– Найло. Честное слово. Будь у меня тогда чуть больше свободы, я бы тебя просто убил.
Эльф дернул головой, словно собирался клюнуть Илидора, верхняя губа его дрогнула.
– Да, я знаю. Только ты бы об этом пожалел в тот же миг.
– Да, – неохотно согласился Илидор. – Это точно.
– Но ты больше не хочешь меня убивать, – Йеруш беззвучно рассмеялся, не моргая глядя на дракона. – Какое совпадение!
Илидор только рукой махнул. Он смотрел поверх плеча Найло на лавопад, и желто-зеленое сияние играло отсветами в его золотистых глазах.
– Ну а чего ты хочешь теперь-то, а? – Йеруш сложил ладони шалашиком. – Найти угольных драконов? Даже если они еще есть в северном Такароне, мне кажется, они тебя не примут, ты стал как-то чересчур опасен для сородичей, да? Остаться в Гимбле тебе не позволят: для гномских машин ты тоже стал слишком опасен. Завтра жители города протрезвеют после гуляний и, наконец, сообразят это. И что? Разбудишь свою машинную армию и начнешь зачищать подземья вместо гномов, собирать их подозрительность вместо благодарности? Или помчишься штурмовать Донкернас? Даже если ты всех эльфов перебьешь, даже если машин тебе хватит – так неизвестно еще, кого больше будут бояться тамошние драконы: знакомого зла или нового тебя. Да и тебе самому никто из них не нужен. Ты слишком сильный для них всех и слишком другой.
Илидор задумчиво кивал, всё так же мечтательно глядя на лавопад. Когда Найло замолчал, дракон улыбнулся:
– Я поражен, Йеруш. Такая длинная и толковая речь без единого вопля и угрозы. Долго готовился?
Эльф дернул головой, пальцы его скрючились словно когти, что впиваются в добычу.
– Чего ты хочешь на самом деле, дракон? Чего ты хочешь теперь, когда видишь мир из мира, а не из Донкернаса?
Илидор не отвечал, он смотрел на лавопад, и в его глазах отражалось желтовато-зеленое сияние. А Найло смотрел на него и видел нечто отличное от того отчаянного дракончика, который всего пару месяцев назад метался над Донкернасом, уворачиваясь от летящих в него камней и заклинаний. Теперь никто не назвал бы его пренебрежительным словом «дракончик», даже старуха Хшссторга, которая с бессмысленным упорством хамила всем, кто не мог её убить, то есть всем вообще.
– Ты хочешь мести, да? Мести и еще власти, – сообразил Найло, и голова его задергалась, словно сама по себе, будто шея решила, что голова должна непременно обернуться и увидеть, что интересного происходит там, позади. – Хочешь заставить себя принять, раз это не происходит само. У тебя теперь достаточно сил, да, чтобы вынудить Югрунна оставить тебя в Гимбле, даже если он сам не хочет, чтобы ты остался. Ты же можешь пригрозить, что иначе просто подчинишь себе все его машины, даже если на самом деле ты не можешь так сделать – Югрунну-то откуда знать? Да и этого не нужно, чтобы раскатать Гимбл в труху – если ты захочешь это сделать, тебе хватит тех машин, которые в подземье, твоих собственных. Ох, пропасть, ты можешь хоть сам стать королём Гимбла, ну кто ж тебя остановит? А если ты пойдешь на север и найдешь угольных драконов – сможешь точно так же подчинить их себе или убить, и снова тебя не сможет остановить никто! И сделаешь вид, что власть – это признание.
Илидор довольно прищурился.
– Признание
Наверняка завистливо.
– Ты ведь в самом деле можешь разбудить свои машины и отправиться на юг, штурмовать Донкернас, – Йеруш вдруг прикрыл глаза, принялся покачивать головой, словно слышал музыку, даже начал отбивать ногой ритм и щелкать пальцами. – А потом подчинить всех тамошних драконов. Просто взять и начать ими командовать, и пусть попробуют брыкаться, пусть попробуют тебя сторониться, тогда ты их просто убьешь, то есть твои машины это сделают. А до того они растерзают всех донкернасских эльфов, медленно и мучительно. Ты ведь можешь велеть сделать с ними что угодно, верно же? Ха. Интересно, что на это скажет Хшссторга. «Вы все идиоты, если боитесь золотого дракончика. Золото самодостаточно», ха!
Илидор мечтательно улыбался, но Йеруш этого не видел, он так и сидел, прикрыв глаза, щелкал пальцами в такт какой-то мелодии, качал головой туда-сюда.
– А я-то думал позвать тебя на восток, в земли людей, – признался он. – Хотел огорошить новостью, что Храм в Гимбле с завтрашнего дня прекращает действовать: город желает исследовать глубины Такарона. Пока там хозяйничали грядовые воители, Гимбл устраивало, что некоторые гномы уходили в глубины, чтобы носить свет солнца. А теперь Гимбл сам будет объяснять гномам, куда и зачем им нужно идти – Храм станет для города помехой. Потому местные жрецы пока переберутся на восток, и я тоже отправляюсь вместе с ними. Мы доедем до Джувы, я собираюсь там изучать магическую сущность рек Старого Леса. Я думал, тебе тоже будет интересно отправиться на восток: ты же вроде тут подружился кое с кем из Храма, а в землях Джувы пропасть тварей, за которых жрецы бы охотно платили. Ну и еще я… подумал, вдруг тебе захочется… посмотреть на Старый Лес. Помочь мне в изысканиях или за всё мне отомстить.
– Найло.
Эльф прекратил отбивать ногой такт и щелкать пальцами, посмотрел на дракона исподлобья. Илидор улыбался так беспечно, что Йерушу захотелось немедленно сбросить его в реку лавы. Углы губ Найло дернулись вниз, он вскочил и снова принялся носиться туда-сюда, разворачиваясь с таким размахом, точно всякий раз едва удерживался, чтобы самого себя не выбросить в лавовую реку.
– Найло, я еще не решил, что хочу делать дальше. Ты же видишь, сколько вокруг замечательных и вкусных возможностей! Я бы хотел испробовать их все, да-а, начиная от подчинения гимблских машин и заканчивая тем, чтобы намотать кишки твоих сородичей на врата Донкернаса. Знаешь, сколько лет я мечтал подчинить себе машины и переколошматить эльфов? О-о! Да еще другие драконы, верно, все эти донкернасские драконы, которые так презрительно относились ко мне, и которых я теперь могу прижать к когтю. Но и под землей тоже мне очень нравится! В конце концов, я – плоть от камня Такарона, и ты бы знал, как он звучит, как он поёт, как бы мне хотелось теперь побыть с ним, с Такароном, даже если для этого придется надавить на гномов… Ох! Да меня целое машинное войско дожидается в горах! Ты понимаешь, почему у меня глаза разбегаются? Ты же не ждешь, что я так быстро определюсь, с чего мне стоит начать и как скоро?
Эльф подошел к скамейке, на которой сидел Илидор. Тот поднялся ему навстречу, и их взгляды врезались друг в друга.
– Ты не сможешь сделать всё это, а потом просто жить как ни в чем не бывало, – скалясь, отчеканил Найло, помахал пальцем перед лицом дракона. – Если решишься на что угодно из этого – возврата не будет! Тебя возненавидят все! Все, кого ты коснешься, кого ты подомнешь, чьих родственников убьешь, чью жизнь изменишь! Для тебя уже почти нет возврата, ты это понимаешь, дракон?
– Да, – Илидор сложил руки на груди, отгородившись от Йеруша локтями. – Прямо не знаю, это ведь так ново для меня – всеобщее неприятие, хах! Потому и говорю: передо мной раскинулось столько прекрасных, вкуснейших путей – никак не могу определиться, с которого мне следует начать!
Найло подался вперед, вгляделся в золотые глаза с чуть вытянутым зрачком, и те не сузились – якобы презрительно, а на самом деле – защищаясь от него, как делали прежде. Остались распахнутыми навстречу, обожгли решительностью хищника, страстной неуемностью победителя, вкусившего силу, познавшего власть, отхватившего пока только маленький кусочек от большого, очень большого пирога, который никто теперь не в силах вырвать из его пасти.