Кляйнцайт
Шрифт:
Катись ты, отозвалась Медсестра.
А что ты там говорила Богу? — осведомился Госпиталь. Все люди больны. Да. Бог даже не понял тебя. Он и не смог бы.
Ты, думаю, сможешь, заметила Медсестра.
Это я тебе внушил эту мысль, сказал Госпиталь.
Огромное тебе за это спасибо, сказала Медсестра.
Всегда пожалуйста, ответил Госпиталь. Это по–настоящему большая, ценная и прекрасная мысль. Я такими просто так не бросаюсь. В один прекрасный день я сунул ее тебе в бюстгальтер, спрятал ее у тебя в груди. Восхитительное ощущение.
Старый
Такой уж я, сказал Госпиталь. Как мы сказали, все люди больны. Они болеют жизнью. Жизнь — это врожденное заболевание неодушевленной материи. Все было в порядке, пока материя не сваляла дурака и не стала одушевленной. С мужчинами как с существами одушевленными практически покончено. Женщины же еще не до конца потеряли этот здоровый дух неодушевленности, полного спокойствия. Они не так заражены жизнью, как мужчины. Я скажу тебе кое-что, чего не говорил Кляйнцайту. Фракийские женщины вовсе не разрывали Орфея. Он развалился сам, разваливается сейчас и так и будет разваливаться дальше. Он одержим этим. Утомительное занятие, но нельзя не восхищаться его мужеством. Сильный пловец.
Я тебе вот что скажу, произнесла Медсестра. Ты невероятный зануда. Мне плевать на Орфея, Эвридику и кого там еще. Я просто хочу, чтобы Кляйнцайт выздоровел.
Он непременно выздоровеет, ответил Госпиталь. Он оправится от жизни. Я же сказал, я содержу тебя. Ты ему не достанешься.
Ерунда, ответила Медсестра, положила голову на стол, тихонько заплакала, освещенная лампами.
Действие при входе
Действие послонялось вокруг госпиталя, сделало последнюю глубокую затяжку, швырнуло окурок в канаву, глянуло на часы, на проезжающие такси, покрутилось на каблуках, вошло в госпиталь.
У конторки стояли двое полицейских.
— Кого вы пришли навестить? — задали они вопрос.
Кляйнцайта, бросило Действие и направилось к лестнице.
Полицейские схватили его с двух сторон, выволокли наружу, затолкали в полицейский фургон, увезли прочь.
Бац не пройдет
Утро, Кляйнцайтово первое утро в госпитале. Пик, пик, пик, пик, вот так-то. Ночь черная снаружи, а внутри — тележка с утренним чаем. Кто на ногах, идет в туалет, кто в постели, мочится в бутылки, кто должен сдать анализы, сдает анализы.
Нокс выпил чай, прочистил горло.
— Я вам тут говорил насчет гробов, — сказал он Кляйнцайту. — Вы не должны обращать внимания на тот каталог и на то, о чем я там говорил.
— Почему? — спросил Кляйнцайт.
— Потому что у вас есть более приятный предмет для размышлений.
Наверняка слышал нас прошлой ночью, подумал Кляйнцайт.
— Что вы имеете в виду? — спросил он вслух.
— Однажды вы ушли отсюда, — сказал Нокс. — Может быть, вы сделаете это еще раз. Я надеюсь, что вы сделаете это еще раз. Не все из нас… вы понимаете?
— Вполне, — ответил Кляйнцайт. — Но с
— Бывает, сам думаешь поначалу, что если не сделал чего-то сам… — произнес Нокс. — А потом думаешь об этом по второму разу, и тебе уже нужен кто-то, чтобы… Удивительно прямо. Я бы об этом не подумал, но это все равно вылезло.
— Спасибо, — сказал Кляйнцайт.
— Не за что, — ответил Нокс.
— Есть, — сказал Кляйнцайт. — Есть за что.
Он приподнялся на локтях, посмотрел мимо Пиггля, Раджа, Макдугала. Шварцганг, глядя в его сторону, показывал большой палец. Кляйнцайт показал большой палец ему. Рыжебородый, окруженный своими блоками и противовесами, передал Шварцгангу какую-то записку, которая прошла через всю палату и дошла до Кляйнцайта. Бумага белая:
НЕ НУЖНО ТЕБЕ ЗДЕСЬ. УХОДИ.
Кляйнцайт взял у Нокса бумаги того же формата, ответил:
КАК Я МОГУ УЙТИ? Я ДАЖЕ В ТУАЛЕТ САМ НЕ МОГУ СХОДИТЬ. ПОЧЕМУ ВДРУГ ВСЕ СТАЛИ ПРОЯВЛЯТЬ ОБО МНЕ ТАКУЮ ЗАБОТУ?
Рыжебородый ответил:
КТО–ТО ИЗ НАС ДОЛЖЕН ЭТО СДЕЛАТЬ.
Кляйнцайт:
А ПОЧЕМУ ЭТО ТЫ САМ НЕ УХОДИШЬ? ПОТЕРЯ ТОЧКИ ОПОРЫ НЕ ТАКАЯ УЖ СЕРЬЕЗНАЯ ВЕЩЬ.
Рыжебородый:
НЕ ГОВОРИ ЕРУНДЫ. У МЕНЯ НЕТ НИКАКИХ ШАНСОВ.
Кляйнцайт не ответил, отвернулся от Рыжебородого, повернулся к Пигглю.
— Так вы, значит, скоро выписываетесь? Что-то через неделю?
Пиггль покачал головой, выглядел он пристыжено.
— Кажется, нет, — ответил он. — Они сказали, что ноумены овеществились. Теперь я записан на операцию.
— Кого-нибудь еще выписывают? — спросил Кляйнцайт.
Пиггль вновь покачал головой.
— А разве вы сами не уходите? — спросил он.
— Я что, какой-то особенный? — спросил Кляйнцайт. — Почему это я должен уходить?
— Не знаю, — сказал Пиггль. — Вы — тот, кто когда-то встал и ушел.
Сиделка подкатила тележку с препаратами.
— Кляйнцайт, — произнесла она и дала ему пять таблеток в картонном стаканчике. Кляйнцайт узнал три «лихолета».
— А что это за другие две? — спросил он.
– - «Бац», — ответила сиделка. — От боли.
Правильно, подумал Кляйнцайт. Что-то я боли давно не ощущаю.
— А я принимал это раньше? — спросил он.
— Вам сделали укол, когда вы только поступили, — ответила сиделка. — Таблетки — со вчерашнего дня.
— Могла у меня появится от него такая слабость?
— Наверное, могла. Мы его давно не применяем. Это — новый.
— А на бутылочке там не написано «Напалм Индастриз»? — спросил Кляйнцайт.
Сиделка глянула.
— Написано, — сказала она. — Как вы это узнали?
— Так, догадался, — сказал Кляйнцайт. — Счастливо! — Он сделал вид, что проглотил «бац», а сам положил таблетки к себе в тумбочку, подумал, что всегда сможет принять их, если надо. Я сказал, что соберу себя. Звучит прекрасно. Но как я это сделаю? Может, с помощью йоги? Надо будет Кришну спросить.