Клык на холодец
Шрифт:
– Мужики.. мы эта… не хотели… не специально!
Витёк, пытался что-то сказать, но выходил лишь невнятный лепет.
Татуированный ухмыльнулся неприятно, недобро – и бросил к его ногам моток шнура.
– Раз не хотели – веди себя хорошо. Давай, вяжи остальным другу руки, и пошли. До утра надо до Грачёвки дотопать.
Витёк и Серый (тот встал и теперь стряхивал с себя мурашей) – испуганно переглянулись.
– Так.. эта… а Лесная Аллергия? Мы ж подохнем!
– Часика два-три продержитесь. – утешил его бритоголовый. – Я вам и порошочков дам, чтоб
Мамед сполз на землю, обхватил руками ствол дерева и тоскливо завыл.
V
– Всё время кажется, что мы снова на Ленинском! – пожаловался Егор, озираясь по сторонам. – Здесь, правда, пошире и разделительного газона нет, а так – один в один!
Пейзаж действительно был узнаваем. Полосы Ленинградского шоссе, тянущегося между непроницаемыми стенами деревьев, сплошь забиты давным-давно брошенными машинами, все радиаторами в сторону МКАД. Лабиринт сгнившего железа затянут проволочным вьюном и непролазными колючими кустарниками, только змеится между автомобильными трупами узкая, утоптанная тропка.
– Везде же так! – отозвался Бич. Он, вслед за Егором, замыкал маленький караван.
– На всех основных радиусах одно и то же: и на Проспекте Мира, и на Кутузовском и на Дмитровке тоже. А поперечные сплошь позарастали.
Ленинградка значилась в числе самых популярных караванных троп. По ней челноки ходили от Белорусской в сторону развилки с Волоколамским шоссе и дальше, до самого Речвокзала.
– А почему Лиска с нами не пошла? Я-то думал, она хотела быть на суде?
Подругу егеря они оставили на Шелепихе. Дальше им было не по пути: девушка собиралась ждать попутной дрезины в сторону Лихоборов.
– Она-то, может, и пошла бы, но друиды публику на свои процессы не допускают. В Обители вообще пришлых не жалуют, разве что в особых случаях.
– От золотолесцев кто будет?
– Лина, ясное дело. Может, ещё кто из их совета старейшин. Нам-то хрен ли разницы?
– Как так? Разве мы с ними не будем того… очные ставки, или как это у них называется?
– У друидов, Студент, свои порядки. Вызывают по одному стороны и свидетелей, а потом сразу объявляют приговор. Даже между собой не совещаются. Говорят: не мы решаем, кто виноват, Лес решает. А наше, мол, дело – только передать.
– А на самом деле?
– А на самом деле – понятия не имею. Может и не врут, про Лес- то они знают побольше иных-прочих. А уж что с растениями вытворяют – это, Студент, надо видеть!
Егор кивнул. Проведя в Московском Лесу около месяца, он вдоволь наслушался баек о таинственных хозяевах Обителей.
Тропа резко сворачивала в сторону, огибая большой, сплошь обросший лишайниками и проволочным вьюном бульдозер. Видно было, что машина стоит тут уже давно – покрытые рыжей ржавчиной гусеницы вросли в растрескавшийся асфальт, щит отвала, бессильно уткнувшийся в бетонные глыбы, почти весь скрылся под наслоениями мха.
– Это
На преодоление проблемного участка ушло несколько часов. Дорогу то и дело преграждали глубокие, заполненные застойной водой омуты, через которые приходилось перебираться по хлипким дощатым мосткам. «Хорошо хоть кикимор нет… – бурчал егерь. – не приведи Лес, попадёт сюда парочка – всё, о тропе можно будет забыть, клык на холодец!»
Наконец, развязка осталась позади. Над деревьями стал виден обгрызенный край «летающей тарелки» стадиона «Динамо». Егерь показал на кроны громадных дубов, возвышающихся неподалёку.
– Обитель там. Но нам сначала в Петровское – это село в парке, за руинами стадиона. Все, кто имеет дело с друидами, останавливается у них в трактире. Бросим там рюкзаки, перекусим, кухня у них – пальчики оближешь… Письмо-то не потерял?
Приглашение прибыть в Петровский замок для участия в процессе в качестве свидетеля Егор получил с почтовой белкой.
– Здесь, при мне.
– Вот и хорошо. Отдашь трактирщику, он отдаст, кому следует. Подождать, конечно, придётся – в Обители спешки не любят.
– И долго ждать?
– Ты куда-то торопишься?
– Старый Мосулло, который живёт в Коканде, на улице Горшечников говаривал в прежние времена…
Бич вытер пальцы куском саговой лепёшки, макнул её в оставшийся на тарелке жир и кинул собачонке, умильно взиравшей из-под скамейки. Та благодарно вильнула хвостом и аппетитно зачавкала.
– …он говорил: «Если хочешь похвалить кокандский плов залезай на самого быстрого вороного ишака и скачи скорее ветров из зада иблиса! Доскочи до дома пилав-усте и дай ему немного тенге. А в плов старого шайтана баба Насрулло просто плюнь!»
Бич выудил из мешочка два жёлудя. Добавил, чуть помявшись, ещё один и ссыпал на столешницу. Хозяйская дочка расплылась в умильной улыбке – «спасибочко, господин егерь!» – вытерла розовые ладошки о передник и ловко сгребла непомерно щедрую плату.
Теперь уже никто не припомнит, когда в трактире сельца Петровское зародилась традиция дважды в неделю готовить узбекский плов. А получался он здесь на славу – жирный, ароматный, рассыпчатый, не чета слипшейся массе, которой потчевали в прочих заведениях. Такую и пловом-то назвать зазорно – «шавля», рисовая каша с мясом и морквой.
Где трактирщик ухитрялся добывать коричневый длиннозерновой рис, чеснок и отборную баранину – это была загадка. Но по вторникам и пятницам любой посетитель мог угоститься самым настоящим пловом. Его варили в большом чугунном казане на заднем дворе, и хватало угощения и на местных, и на гостей, и на проезжих, которых в Петровском всегда было немало.