Клыкастый клан

Агеева Гера

– Что-что я почувствую?!
– округлив глаза, воскликнул тот.

– Это может быть больно.

– Может?

– Может. Обычно, при слиянии Носитель не чувствует практически ничего, кроме небольшого покалывания. Но ты не прошел еще инициализацию. Так что...

– А если я при слиянии ласты склею? Что тогда?

– Этого точно не будет. Но все же, я посчитал нужным предупредить тебя. И повторяю: ни при каких обстоятельствах не шевелись. Можешь кричать, но не шевелиться.
– Крылатый вытащил кинжал из ножен, осторожно пробегая пальцами по лезвию.
– Ясно?

– Твою мать! И почему я тебя слушаю?
– жалобно пробурчал парень, но руку все же протянул.

Наблюдавший за всем Борис заметно напрягся, готовый в любой момент придти на помощь другу.

Кавар, чуть

ли не прыгающий в нетерпении, тут же ухватился за протянутую конечность и прочно закрепил ее в горизонтальном положении ладонью вверх. Пока Антон ошалело вращал глазами, пытаясь понять смысл произносимых полушепотом слов, Кавар в такт монотонному нашептыванию водил острым концом клинка у него по руке. Постепенно на коже у Антона начал образовываться едва заметный узор из нанесенных клинком царапин. Они медленно начали заполняться выступившей кровью, пока на руке не стал ясно виден рисунок, изображающий кинжал, вписанный в овал, который в свою очередь был заключен в два пересекающихся ромба, окольцованных еще одним овалом (автор прекрасно понимает, что от такого описания у читателей извилины могут запутаться, поэтому приводит в иллюстрациях пример того, как этот узор выглядит). Рисунок получился достаточно большим и от запястья растянулся почти до локтя. После того, как процесс рисования закончился, Кавар медленно отстранился и перевернул руку Антона так, чтобы выступившая кровь могла свободно капать на уже расположенный ниже кинжал. Как только на лезвие упала первая капля крови, оно засветилось ярким красным светом. Кавар тут же выпустил кинжал из рук, но тот, вопреки законам физики, не упал, а продолжал парить в воздухе без чьей-либо помощи. Свечение, исходящее от кинжала постепенно росло, занимая все большую площадь, до тех пор, пока за красным светом не скрылась из виду рука Антона, который, между прочим, выглядел так, будто из него выкачали всю кровь до капли, и вместо нее влили девяносто градусную жидкость: широко распахнутые глаза в упор смотрящие куда-то внутрь светящегося шара, дрожащие обескровленные губы, совершенно бледная кожа лица, замершая на вдохе грудная клетка, свободная, левая рука парня сжималась в кулак с такой силой, что, казалось, попади в этот захват чугунный брус, его расплющит до состояния бумажного листа.

– Антон, ты меня слышишь?
– решил Кавар, тем временем, проверить адекватность и звукочувствительность парня.

– Твою мать, крылатый! Что это? Ты что со мной сделал?
– в панике запричитал тот, оглядываясь на Кавара.
– Я тебя спрашиваю!!!

– Что ты чувствуешь?
– спокойно продолжил допрос Смотритель, совершенно не обращая внимания на ставшие просто огромными глаза парня.

– Да ни хрена я не чувствую! Я руку не чувствую!!!

– Странно...
– задумался крылатый.

– Странно... Странно?! Я оборотень! Он оборотень! У меня вокруг руки шарик светящийся! Ты, псих пернатый, а что, по-твоему, здесь не странно?

– Тох, не истерии.
– Вмешался Борис.
– Он наверняка знает, что...
– оборотень запнулся, заметив резкую перемену на лице друга.
– Что?

– Жжется...
– напряженно ответил тот, не отрывая взгляда от сияющего шара.

– Жжется?
– настороженно переспросил Смотритель.
– Сильно?

– Неа... Но ощущение дебильное.
– Антон задумался, - будто зажигалкой рядом водят.

– Странно...

– Я его сейчас кокну!
– взревел парень, закатывая глаза.

– Ларк, спокойнее. Тебе нельзя шевелиться, как ты его убивать будешь?

– Медленно и с особой жестокостью...
– мечтательно поглядывая в сторону Кавара, ответил Антон.

Тот же совершенно не обращая внимания на слова парня, пристально разглядывал сияние, которое, кстати, начало постепенно уменьшаться.

– Что с ним?
– испуганно спросил Антон, тоже заметив изменения.

– Ты ничего странного не чувствуешь?
– оторвавшись от созерцания уменьшающегося шара, осведомился Кавар.

– Кроме того, что буквально минуту назад ты устроил мне кровопускание, достаточно больно, кстати говоря, изрезав руку? Кроме того, что у меня дико болит голова? Кроме того, что у меня рука горит?
– парень отрицательно качнул головой.
– Ничего.

– Слияние прошло.
– Пропустив сарказм мимо ушей, констатировал Смотритель.
– Но...

– Что но?
– подозрительно прищурившись, поинтересовался Борис.

– Регенерация, - пояснил тот, непринужденно пожав плечами, - слишком медленно она проходит. И жжение. Его не должно быть.

– Но ты сказал, что из-за инициации...
– начал Антон.

– Из-за того, что ты не прошел инициацию... Не шевелись!
– неожиданно громко воскликнул крылатый, заметив, что Антон начинает поднимать левую руку.

Борис, вздрогнувший от неожиданного оклика, оглянулся на друга. Тот в этот момент уже тихо скулил, закусив губу и сжимая свободную руку в кулак. Понять, что происходит, и что вызвало такую реакцию у Антона, он смог только тогда, когда обратил внимание на уже практически исчезнувшую сферу. Кинжала уже не наблюдалось, он пропал, а вместо него остался небольшой светящийся красный шар, который по размеру не превосходил мяч для гольфа, при этом рука парня, до этого полностью скрытая свечением, стала видна. И именно на нее, от локтя до ногтей покрытую странной, черной, напоминающей по текстуре змеиную, кожей, смотрел Антон. Его рука почернела, будто обгорела вся. Не потому ли он чувствовал жжение?

Борис нервно сглотнул, переводя взгляд на побелевшее лицо друга.

– Антох?
– позвал он, делая шаг вперед.

– Не приближайся!
– остановил его Кавар.

Глава 11

Я никогда не был особо впечатлительным. Вспыльчивым - да. Меня вывести из себя достаточно легко. Однако так же легко отловить за шиворот и привести обратно. Да, я не умею долго злиться, и все этим бессовестно пользуются. Несерьезным - почему нет? Да у меня половина жизни иронией пронизана. Всегда от всех бед отшучивался. Влюбчивым - даже через чур. Влюбляюсь в каждую третью симпатичную девчонку. Правда, очень быстро остываю. Но не в том суть. А в том, что я никогда не был впечатлительным.

Меня очень сложно испугать и еще сложнее удивить. Я говорю не о мелочах в виде неожиданных «БУ!» из-за угла или крылатых гостях из других миров. Все это, конечно, вызывает определенную реакцию, но все же, ничего грандиозного в ней нет. Как бы меня не пугало мое фантастически нереальное, а также интригующе темное будущее, и совершенно сумасшедшее настоящее, я все же не настолько погружаюсь в эмоции, как следует нормальному человеку. Не знаю почему (наверно, срабатывает врожденный идиот... врожденная привычка), но я редко реагирую на какие-либо нестандартные ситуации взрывом эмоций. Чаще всего, я, как и свойственно подобным мне тормозам, просто впадаю в ступор. Долго анализирую, прогоняю полученную информацию через кучу «тестеров», делаю соответствующие выводы, и только потом начинаю реагировать. Причем всегда реагирую на порядок спокойнее, чем, если бы делал это немедленно. Может это и глупо, но подобное поведение не раз спасало меня от необдуманных и чаще всего опасных поступков.

Думаю, что именно благодаря этой тормозной способности своей психики я до сих пор не слетел с катушек. Если бы не привычка принимать все как данное, и лишь потом разбираться и реагировать, боюсь, моя крыша уже давно ушла бы в бессрочный отпуск, помахав на прощанье черными кожистыми крылышками. Так что я безмерно рад тому, что мои мысли - мои скакуны - периодически выкидывают наездника из седла и мирно топают пастись в сторону полянки пофигизма.

К чему это я? Ах да! А к тому, что я никогда не был особо впечатлительным существом. Но вид собственной руки в странном готичном оформлении на пару минут выбил мозг из черепной коробки, заселив туда неуравновешенного зверька по имени Паника. Неожиданно возникло острое желание заорать во все горло и замахать руками, дабы стряхнуть всю эту черную кожу со своей конечности. А еще сильнее захотелось съездить куда-нибудь, например, Смотрителю в глаз, за такую подставу. Мразь крылатая, не дай Бог, что-то не так с рукой будет, я ж его кастрирую на хрен, и не задумаюсь даже о несчастной Иринкиной доле.