Ключ к сердцу императрицы
Шрифт:
Спутав руки все еще бесчувственному доктору, с усилием водрузили его верхом на запасного коня, привязали к седлу, а поводья Кеша взял в руку. Лидия на своей лошадке ехала последней, замыкая цепочку всадников и прижимая к себе ножны и кобуру, снятые со Сташевского. В ножнах была сабля, в кобуре — пистолет.
Когда Лидия взяла его в руки, откуда ни возьмись прилетела строфа:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще…
Ну откуда это могло быть, как не из Пушкина?! Наверное, будь сейчас посветлей, она могла бы различить на рукояти пистолета надпись: «Jean Le Page». Ну как же, как же: «Лепажа стволы роковые…»
Сташевский сначала качался в седле мешок мешком, поникнув на шею коня, потом начал поднимать голову и стонать. Наконец он смог выпрямиться в седле и слабо пробормотать:
— O`u je me trouve? Qu’est-se que fait? Где я нахожусь? Что случилось?
— Vous comprenez en Russe? — вместо ответа спросила Лидия. — Вы понимаете по-русски?
— En Russe? Certainement, — растерянно ответил доктор. — По-русски? Разумеется.
— Очень хорошо, — хладнокровно проговорила Лидия, переходя на родной язык. — Тогда прошу вас не беспокоиться.
— Не беспокоиться? — с ужасом повторил доктор. — Но кто вы? Партизаны гусара Давыдова?!
— О, вы слышали о Давыдове? — усмехнулась Лидия. — Это хорошо. Значит, дает он вам дрозда, верно? Я так и думала!
Можно было ожидать, что Сташевский переспросит, «цо тако ест «давать дрозда» и як то будэ по-польску», однако он только вздохнул:
— Трудно подобрать более точное выражение!
Говорил он по-русски так же хорошо, как и по-французски, разве что шепелявил слегка, так ведь польский язык вообще полон шипящих звуков.
— Вы из его отряда? Я слышал, там есть какая-то женщина… Василиса Кожина… Это вы?
В голове его прозвучал откровенный страх, какого не было даже, когда он говорил о самом Давыдове. Лидии стало смешно:
— Нет, успокойтесь, я никакая не Василиса Кожина. И к партизанам не имею отношения. Мы везем вас, чтобы вы оказали помощь одной больной женщине.
— Женщине? — изумился Сташевский. — Наверное, принять роды? Но я ничего не понимаю в женских болезнях. Я бы вам посоветовал найти повивальную бабку в какой-нибудь деревне.
— А я бы посоветовала вам не давать дурацких советов, — сухо проговорила Лидия. — А также посоветовала бы вспомнить все, что знаете о болезнях желудка, печени и кишечника. Роды вам принимать не придется. Я подозреваю, что эта молодая дама отравлена.
— Матка Боска… — пробормотал Сташевский. — Езус Христус! Отравлена?! Чем же я могу ей помочь? Вряд ли вы догадались, похитив меня, прихватить также мой медицинский чемоданчик?
Лидия различила в темноте, что Кеша сокрушенно покачал головой.
Да… это никому из них и в голову не взбрело. Ну, хороши оба…
— Значит, у меня даже клистирной трубки не будет, —
— Клистирную трубку найдем! — оживился Кеша. — От старого барина осталась. Он это дело шибко уважал.
— А может быть, от него еще что-нибудь осталось? — с надеждой спросил Сташевский. — Слуховая трубка, древесный уголь…
— Да вы сами посмотрите, господин доктор, — пообещал Кеша. — Ничего от вас не утаю, только помогите голубушке нашей, Ирине Михайловне!
— Значит, эту даму зовут Ирина Михайловна? — полюбопытствовал Сташевский. — Красивое имя.
— Она и сама хороша собой, — проговорила Лидия, решив, что малая толика вранья в таком деле очень даже на пользу пойдет. — Вообще, вы должны постараться изо всех сил, доктор. Вообразите, что вы… — Она не смогла удержаться от толики цинизма… скажем так: хроноцинизма! — Вообразите, что вы будете врачевать свою будущую супругу!
— Ну, для этого понадобится неизмеримо более богатое воображение, нежели мое, — недовольно сказал Сташевский. — Я, видите ли, жениться пока не собираюсь, а если соберусь, то очень не скоро. Я ведь беден как церковная мышь. Кто за такого пойдет? К тому же война… На войне убивают как пехотинцев и кавалеристов, так и врачей.
— Я вас не тороплю, — утешила его Лидия. — В самом деле, всему свое время!
— Вы думаете, оно у меня будет? — мрачно спросил Сташевский. — Что произойдет со мной после того, как я сделаю то, для чего меня сюда везут? Меня убьют?
— Вот еще, — рассердилась Лидия. — Вас отпустят, но вы должны будете дать слово, что забудете дорогу сюда. Вообще забудете о том, что были здесь!
— Я готов поклясться… — начал было доктор, но Лидия перебила его:
— А впрочем, можно ли верить вашим клятвам? Вы обещали крестьянам, что приедете только за корпией, а вместо этого привели туда не только мародеров, но и убийц.
— Вы зря вините меня, — с горечью сказал Сташевский. — Меня выследили, отряд увязался за мной. Этот лейтенант… Он очень упорный, умный, жестокий, хитрый человек, его невозможно остановить. Но скажу честно: сейчас в окрестностях Москвы все меньше остается уголков, куда не пробрались бы мародерские отряды. Армия голодает, Москва вся подчистую разграблена, надо быть готовым ко всему! Но я клянусь именем моей покойной матери, что ничего не выдам! И если французы придут к вам, можете не сомневаться: это произойдет без моего участия.
— Ну, мне придется поверить вам, — вздохнула Лидия.
Кеша проворчал что-то неразборчивое, но сразу умолк.
От мерной рыси Лидию начало клонить в сон. Вот еще не хватало!
— Слушайте, Сташевский, — сказала она, подавляя зевок. — Меня всегда интересовала работа врачей во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Об этом очень мало литературы, а про французских врачей я вообще ничего не читала. Может быть, расскажете, пока мы едем?
В темноте Лидия не увидела, а ощутила, как доктор повернул голову и пристально всматривается в нее.