Ключ к сердцу императрицы
Шрифт:
Ирина всхлипнула.
— Так что там с кольцом? — нетерпеливо сказал Марше. — Вы обещали его другой?
Алексей с силой сдернул перстень с именем Лидии и надел его на руку Ирине. В самом деле, какая другая женщина больше, чем она, достойна старинного девиза: «Любовь и долг исповедую я!»?
Да… даже кольца его не смогла Лидия сохранить! Как говорится, не судьба…
— Прощай, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
Марше следовал за ней неотступно, словно конвоир или нетерпеливый любовник. Вернее, он был и тем, и другим.
Глава 21.
— …Ты и сейчас думала о нем? — спросил Марше, отводя спутанные волосы со лба Лидии.
Она открыла глаза и прижмурилась от золотого сияния свечи, отразившегося в его зеленых глазах, сейчас нестерпимо блестящих и от яркого света, и от нежности. Она так отчетливо ощущала в его взгляде, в его прикосновениях, в его смягченном голосе эту нежность, что ей казалось, будто к ее телу прикасается какой-то теплый бархат. Но это был его взгляд, его голос.
— Ты и сейчас думала о нем? — повторил Марше.
Лидия покачала головой:
— Нет, нет…
Но это была неправда, и она знала, что Марше это понимает. Да, она думала об Алексее непрестанно — о том, что сейчас происходит между ним и Ириной. Ну, наверное, то же, что происходило между нею и Марше… Она не сомневалась, что Алексей достойно выполнил свой супружеский долг и зачал сына, которого тоже назовут Алексеем, а потом и его сына, и снова, и снова… и имя Алексея Рощина останется жить в веках.
Эта мысль причинила такую боль, что по телу прошла мучительная судорога.
— Тебе холодно? — спросил лежащий рядом мужчина, почувствовав, что она вздрогнула, и Лидия рванулась к нему, как замерзший рвется к огню, у которого можно отогреться. Но сейчас она искала в объятиях Марше не наслаждения — это она уже получила от него, получила даже против своей воли, почти с ненавистью к себе и к нему, — сейчас она искала своего унижения.
Она толкнула его на спину и склонилась к нему. Приникла к его бедрам, играя грудью и губами с его плотью. Марше застонал.
Стоны Алексея, с которым она играла так же! Они звучали в ее ушах, и Лидия, как ни старалась, не могла изгнать их из памяти.
А с Ириной? Каков он с Ириной? Наверняка учит ее тому, чему научила его Лидия! И всматривается в ее искаженное страстью лицо так же, как Лидия всматривалась в его лицо… как сейчас она всматривается в лицо Марше… как смотрит в ее лицо он…
Не выдержав бесстыдных, изощренных ласк, Марше опрокинул Лидию на спину и слился с ней с какой-то особой, исступленной, почти яростной страстью. Все смешалось в ее сознании. Лицо Алексея то и дело всплывало перед глазами, и тогда она нарочно поднимала сомкнутые истомой ресницы, чтобы снова и снова смотреть на Марше. Она и смущала, и сводила его с ума этим неотступным взглядом. Он смотрел на нее, и вновь словно бы раскаленное золото лилось на Лидию из его глаз.
Алексей и Ирина, она и Марше… Иногда ей чудилось, будто эти четыре нагих тела сплетаются на широкой кровати, которую приволокли из спальни покойного Гаврилы Иваныча и водрузили посреди кабинета. Играли всполохи огня в печи, играли золотые блестки на ключе… на том самом ключе! Лидия знала, что она как бы закрыла для себя на этот ключ очень многое, что она прощается сейчас со всем, что было для нее — любовь. Он не только все открывал — он и все закрывал! Лидия и проклинала эту любовь, и унижала ее… чтобы легче отторгнуть. Сейчас она уже не уворачивалась от наслаждения, которое щедро и умело расточал для нее Марше — она жадно ловила каждую каплю телесного восторга, растягивала его вкус, смаковала, как драгоценное вино, и не сдерживала стонов блаженства, когда они оба захлебнулись наконец своим извержением.
— Если бы я мог, я никогда не расставался бы с тобой, — долетел через какое-то — казалось, бесконечно долгое время его голос. — Я взял бы тебя с собой в Москву, потом во Францию. Но ты не выдержишь тягот пути. Я не хочу подвергать тебя таким мукам, как те, которые нам предстоят. Кроме того… кроме того, у меня есть во Франции невеста. Мы связаны словом, а я человек слова.
— И ничто не заставит тебя изменить слову? — спросила Лидия.
— Ты ведь не о том слове, которое я дал невесте, говоришь? — тихо спросил Марше.
— Конечно.
— Ничто и никогда.
Лидия хотела приподняться на локте, чтобы заглянуть в глаза Марше, но он сам наклонился над ней:
— Мои солдаты получат приказ отпустить его восвояси при любом исходе нашего поединка со Сташевским. Да ты, я вижу, не веришь мне? — насторожился ее молчанием Марше. — Ну так я поклянусь. Я клянусь тебе Марией. Это имя моей матери, моей невесты и Пресвятой Девы. Этих трех женщин я уважал и ценил больше всех живых существ на свете. Это было святое для меня имя, но теперь к нему присоединится имя любимой женщины. Твое имя, Жюли.
И он снова приник к губам Лидии — так стремительно и пылко, что она даже не успела сказать, как ее зовут на самом деле. А потом подумала, что и не нужно ему знать этого. Зачем?..
Наконец Марше уснул. Он уснул, крепко обнимая Лидию, и она долго лежала в кольце его рук, бездумно улыбаясь и хмурясь бездумно, слишком измученная духовно и физически для того, чтобы злиться, или проклинать, или тосковать. Все, на что были направлены силы ее ума и души, было — не уснуть. Спать ей было нельзя, никак нельзя.
Наконец руки Марше ослабели, и Лидия поняла, что он забылся накрепко. Теперь можно было вставать.
Она сползла с постели и накинула на себя одну только сорочку. Ее чудное голубое платье на зеленом чехле валялось на полу, и чулки, и панталоны, но Лидии и в голову не пришло их поднять. Зачем? Ничто из этого ей больше не пригодится!
Никогда.
Она оглянулась на спящего Марше и удивилась тому, что не чувствует ни злости, ни ненависти к этому человеку, который разрушил все ее мечты.