Ключ
Шрифт:
— Так и было. Несколько часов назад я поселил ее в безопасной гостинице, теперь вот приехал посмотреть, как она тут, но девушка исчезла. В комнате полный бардак, все ее вещи тоже исчезли.
Потом Ски рассказал о вырванных из Библии страницах, и Аркадиана обдало холодом, когда он понял, в чьих руках оказалась Лив.
69
В середине дня переоборудованный самолет ДС-9 производства компании «Макдоннел — Дуглас» взлетел с поля международного аэропорта Ньюарка и стал набирать высоту.
Внешне он выглядел как обычный самолет, совершавший чартерный рейс, разве что на хвосте красовался светло-голубой логотип с белым голубем в центре — голубь скользил по серому плоскому небу. Внутри же мало что вообще напоминало самолет. Кресла были выломаны и заменены двухэтажными стальными койками, тянувшимися почти по всей длине салона. В хвосте оборудована отдельная комнатка — операционная со всем необходимым.
Принадлежал самолет благотворительной организации «Белый голубь», которая действовала под эгидой католической церкви. Организация эвакуировала тяжелораненых и вообще гражданских лиц из тех стран, где полыхали войны, и доставляла их на лечение в ультрасовременные больницы Запада. В среднем самолет совершал по три рейса в неделю, причем пострадавшие доставлялись почти исключительно в одну сторону — в США. Вылетая из Америки, он служил транспортным самолетом, поэтому и в данном рейсе с коек сняли матрасы и превратили их в полки, до отказа заполненные ящиками с медикаментами и медицинским оборудованием.
Единственная пострадавшая лежала ближе к хвосту, привязанная к нижней койке. Три ремня безопасности перехватывали ее колени, талию и грудь вместе с тонкими руками, вытянутыми по бокам. Все тело, шея и голова были забинтованы, что делало ее похожей на мумию. Лицо скрывалось под толстым слоем геля — из этого можно было заключить, что у раненой серьезно пострадало лицо, равно как руки и туловище.
Сбоку койки был прикреплен застегнутый на змейку чемоданчик, в котором лежали медицинский карнет [64] с историей болезни и паспорт на имя Анни Либерман — миссионерки из штата Огайо, которую зверски изнасиловали, изрезали штыками, а затем подожгли и бросили умирать взбунтовавшиеся солдаты в Гвинее, стране Западной Африки. Сотрудник иммиграционной службы, поднявшийся на борт самолета перед вылетом, внимательно прочитал сопроводительные документы, но не потрудился размотать бинты или вглядеться сквозь маску. Те, кто пострадал от ожогов, все равно не похожи на свои фотографии, так какой смысл? В документах было сказано, что женщина прошла курс лечения в ожоговом центре имени св. Варнавы в штате Нью-Джерси, а теперь направляется в специализированную клинику в Бангкоке для оперативного восстановления гениталий и груди. Чиновник побледнел как мел, когда прочитал леденящие душу подробности, и поспешил подписать все необходимые бумаги, разрешающие самолету отправиться в путь.
64
Карнет — таможенный документ, дающий право пересекать границу без уплаты пошлин.
Самолет накренился, пробиваясь сквозь облака, потом выровнялся и взял курс на восток. Переоборудование самолета включало в себя добавление нескольких топливных баков, что давало ему значительно больший радиус действия по сравнению со стандартными заводскими моделями, но до Бангкока семь с половиной тысяч морских миль [65] , за один прыжок не долетишь. И самолет, согласно плану, должен приземлиться для дозаправки в международном аэропорту Газиантепа, в южной Турции.
65
Около 14 000 км.
Лив лежала на койке, не спала, но и не бодрствовала. Она слышала шум винтов и ощущала, как дрожит корпус самолета, чувствовала, как сдавливают ее ремни, как что-то постороннее на лице давит на кожу. Она хотела пощупать, что это такое, но не могла пошевелить рукой. Попыталась открыть глаза — тоже не получилось. Такое впечатление, что разорваны связи между мозгом и телом: разум работает, а пошевелиться она не в состоянии. Восстановилась память, и Лив задышала часто и глубоко. То, что она сейчас испытывала, было ей знакомо. Клаустрофобия. Заточение. Боль. Эти грубые, слишком знакомые ощущения стали как бы частью ее самой. Но, уже вспоминая, она поняла, что это не ее собственные воспоминания. Они принадлежали тому существу, что поселилось теперь внутри Лив, словно неведомый младенец, которого нужно родить, пока у них обоих еще есть немного времени. Лив припомнила свой сон с драконом и почувствовала, что он где-то неподалеку — ожидает, когда можно будет сожрать младенца, как и предсказано в Книге Откровения. Потом с лица приподняли то, что там было, и кто-то стал шептать ей на ухо:
— Не пытайся говорить со мной, не пытайся шевелиться: это тебе ничего не даст, только будешь понапрасну огорчаться. Ты парализована действием препарата под названием сук-ци-нил-хо-лин. [66] Не беспокойся, скоро его действие начнет проходить.
Лив почувствовала, как этот человек легонько надавил большим и указательным пальцами ей на веки, и они открылись. В ее мозг хлынул яркий свет, но глазам Лив предстало не какое-то библейское чудовище, а силуэт мужчины могучего телосложения.
66
Сукцинилхолин — нервно-мышечный релаксант. Применяется при наркозе.
— Ну вот, — сказал он. — Скоро ты опять будешь дома, там, где и должна быть.
Она разобрала его слова, и тут же на нее снова нахлынул страх. Человек продолжал что-то говорить, но Лив уже не слушала его. В ушах звучал только внутренний шепот. Он пронизывал все ее существо, заглушал все прочее подобно отчаянному воплю, вызывал в воображении картину утыканного острыми шипами креста Тау в часовне Таинства. При этом воспоминании кожу стало больно покалывать, а душу объял ужас. Лив припомнила строки, переведенные из записки, которую передал ей монах:
И сокрыли во тьме заточения божественный свет.
Не осмеливались освободить ее,
Ибо страшились того, что произойдет вслед.
Но и убить ее были не в силах, ибо не ведали как.
Они держали Еву в заточении с начала времен, Лив освободила ее, но ненадолго.
«Скоро ты опять будешь дома», — сказал ей этот человек. Их обеих везут в Цитадель, чтобы снова заточить во тьме.
70
По холодным и темным переходам Цитадели шел брат Садовник, согревая подземелье теплом своей только что завершенной работы. В ноздрях его все еще стоял запах горящего дерева, а жар костра лизал кожу.
Сегодня он встал до зари, организовал бригаду из восьмерых своих помощников, вооружил их пилами и секаторами. Они начали с дальнего конца сада, внимательно осматривая каждое дерево, и если находили признаки болезни, то безжалостно отрезали и отсекали поврежденные ветви. Поначалу им казалось, что болезнь поразила только самые старые деревья. Но, продвигаясь все глубже в сад, обнаружили ее признаки и на листьях более молодых растений.
На себя брат Садовник взял другую работу: развел на плотно утрамбованной площадке костер и принялся тщательно изучать каждую веточку, прежде чем отправить ее в огонь. Он надеялся отыскать ключ к пониманию того, что же происходит с садом. Кроме этого, Садовник получил возможность не смотреть, как вырубают взлелеянный им сад. Лишь после того, как последняя веточка была разломана, рассмотрена со всех сторон и брошена в костер, он позволил себе взглянуть на произведенные в саду опустошения. Больше сорока лет он проработал в этом саду, знал в нем каждое деревце, каждый кустик, но не мог узнать новый, безжалостно искалеченный сад. Пламя вздымалось высоко, жадно пожирая свой корм, а брат Садовник так и не сумел понять, чем же вызвана болезнь и каким путем от нее избавиться. Обессилев телом и душой, он ушел от костра и стал искать утешения внутри монастыря — там оставалось еще одно средство, которое он пока не испробовал.
И вот теперь он шел нетвердой походкой по коридорам, держась рукой за шершавые каменные стены, и надеялся, что ему никто не встретится, пока он не окажется в священных стенах уединенной часовни. Там Садовник хотел излить всю боль своего сердца в молитве и горячо просить Бога пощадить сад. Дойдя до лестницы, которая вела в зал под служившей собором пещерой, он споткнулся и чуть не упал — так сильно устали ноги от многочасового стояния у костра. Садовнику казалось, что он и сам чем-то заболел. Несколько часов назад у него пошла носом кровь, его беспрестанно преследовал запах апельсинов, который ничем не удавалось прогнать. От подножия лестницы шел короткий узкий коридорчик, по обеим сторонам которого были ряды деревянных дверей, и возле каждой — свеча, погруженная в воск тысяч своих предшественниц. Большинство свечей было зажжено, указывая на то, что эти молельни сейчас заняты, но были и двери, у которых свечи не горели. К одной такой он и направился, зажег свечу от огарка у соседней двери, поставил на место и вошел в часовню.