Ключ
Шрифт:
Она представляла собой маленькую пещерку, вырубленную в толще скальных пород. Освещали ее несколько свечей, поставленных во исполнение своих обетов другими монахами. Свет заколебался, когда брат Садовник вошел и опустился на пол, отполированный коленями приходивших сюда столетиями набожных братьев.
Даже здесь, в холодном сердце горы, Садовника не покидал жар зажженного им наверху костра. Он почувствовал, как покалывает кожу под грубой сутаной, встал на колени и поднял глаза на крест в форме буквы «Т», установленный на каменном алтаре.
Его деревья. Его сад. Их, словно проклятые Богом души грешников, пожирают сначала хворь, а потом пламя костра. И он не в силах остановить эту чуму.
Брат Садовник ощутил, как волнение, до тех пор старательно подавляемое, нарастает в его груди, поднимается, рвется наружу, — и вот оно выплеснулось рыданием, таким бурным, что заболело горло. Он с усилием закрыл глаза, сложил руки и постарался целиком сосредоточиться на молитве, которую так горячо желал вознести к небесам. Все тело его сотрясалось от рыданий. Молящийся крепко обхватил себя руками, пытаясь в буквальном смысле овладеть собой. Он все еще чувствовал дым костра, чувствовал, как пышет жаром тело под сутаной. Раскачиваясь из стороны в сторону на каменном полу, Садовник уткнулся ртом в плечо, чтобы никто в соседних часовнях не слышал его рыданий.
Струйки пота щекотали тело, кожа стала зудеть, и монах почесал ее в нескольких местах. Из глаз текли слезы, капали со щек, но как бы горько он ни рыдал, как бы тяжко ни всхлипывал, его не покидало ощущение полной безнадежности. И это ощущение нарастало, распирало его изнутри, пока Садовник не испугался, что его разорвет сейчас на части. Боль становилась все сильнее, зуд казался невыносимым, и в этот момент из горла монаха вырвался жалобный вой — такой громкий и леденящий душу, что не мог не привлечь внимания братьев.
Садовник повернул голову к двери, ожидая, что кто-нибудь сейчас войдет, и стер со щек влагу тыльной стороной ладони, пытаясь одновременно взять себя в руки. Но остановиться он был не в силах, и вой его не смолкал, он звучал все громче и отчаяннее, как ни старался Садовник сдерживаться. Вот тут он и заметил, что стертая со щек жидкость странного темного цвета, а сутана — в тех местах, где он чесался, — покрылась такими же пятнами. Охваченный страхом, Садовник разорвал сутану на шее и груди и обнаружил, что этот зуд вовсе не от пота: кожа его покрылась маленькими волдырями; там, где он расчесал их, волдыри стали сочиться темно-коричневой жидкостью. А чесаться хотелось уже до умопомрачения. Похоже, чесалась каждая клеточка его тела, и единственное, что могло помочь — как ему казалось, — это чесать, пока не исчезнут все волдыри.
Он вонзил в кожу толстые ногти своих загрубевших от работы рук, сдирая кожу целыми полосами и вскрывая все больше и больше гнойничков. Облегчение наступило мгновенно, и оно перевешивало ту боль, которую причиняли нанесенные им себе раны. Это было благословение. Это была пытка.
Садовник услышал скрип двери и увидел перепуганного брата-монаха, который отшатнулся от коленопреклоненной фигуры, раскачивающейся во все стороны и яростно разрывающей ногтями собственную плоть, покрытую густой сыпью. Рот Садовника был распахнут, из него продолжал вырываться ужасающий жалобный вой, пустые глаза бессмысленно уставились в пространство, а текли из них не слезы, а струйки какой-то темно-коричневой жидкости.
71
Аркадиан почувствовал, как завибрировал телефон, и скосил глаза на дисплей. Номер был скрыт. Тогда инспектор вскочил из-за стола и быстро двинулся к выходу из переполненной сотрудниками комнаты.
— Алло? — проговорил он, уже толкая дверь и сбегая вниз по лестнице.
— Это Габриель.
— Ага, а я только собрался звонить вам, — перебил его Аркадиан, не давая сказать больше ни слова. — Я сейчас выхожу из управления, а телефон у меня вот-вот сядет. Я дам вам другой номер, по которому можно позвонить. Там я буду минут через пять. — Он прочитал вслух заранее записанный на ладони номер городского телефона и сразу отключился, так и не дав Габриелю что-либо произнести в ответ.
Габриель слушал гудки отбоя в трубке и удивлялся тому, каким коротким получился у них разговор. Ясно, что инспектор не хотел говорить с ним, — во всяком случае, по своему мобильнику.
Через пять минут.
Он обвел взглядом книжные шкафы, выстроившиеся вдоль стен в кабинете доктора Анаты. Возможно, Аркадиану нужны эти пять минут, чтобы запустить какой-то хитрый механизм отслеживания звонка? Ему приходилось читать о новых суперкомпьютерах, разработанных ЦРУ в качестве оружия в борьбе с террористами. Эти новейшие машины могли в считанные секунды отследить звонки с самых надежно защищенных телефонов. Меньше всего Габриелю сейчас хотелось попасть в руки полиции и снова оказаться в камере. Доктор Аната уже должна доставить сообщение монаху. А значит, ночью ему предстоит деловая встреча в стенах Цитадели, и пропустить эту встречу невозможно ни за что в жизни.
Он открыл в своем телефоне браузер и ввел в окошко поисковика номер, который продиктовал ему Аркадиан. Появился список результатов, Габриель щелкнул по парочке из них. На обеих страницах значилось, что это номер телефона-автомата в Базилике Феррумвиа [67] — главном железнодорожном вокзале Руна. Он нахмурил брови. Странный выбор. Обычными телефонами-автоматами пользуются, как правило, чтобы анонимно сообщить о чем-нибудь в полицию, а не наоборот.
Габриель перевел взгляд на стоявший в углу телевизор. Индикатор времени внизу экрана показал, что прошла одна минута. Остается четыре минуты, чтобы решить, стоит перезванивать инспектору или нет.
67
Ferrumvia — железная дорога (итал.).
Почти весь день он смотрел новости по телевизору, стараясь не отстать от жизни, в перерывах между звонками своим друзьям и знакомым — через них он пытался договориться о безопасном перелете Лив обратно в Турцию. Он использовал буквально малейшую возможность и уже договорился, что ее перебросят сюда на грузовом самолете — под чужим именем и с «липовым» паспортом. Габриель хотел дозвониться до Лив, объяснить, что и как, но она не отвечала на звонки. Наверное, спит. По крайней мере, Габриель надеялся, что это так. На стене тикали часы. По телевизору закончился репортаж о небольшом ущербе, которое причинило землетрясение нескольким историческим зданиям в Руне, и начался новый — о смертях в рунской больнице. Когда на экране появилась фотография матери, Габриель отвернулся. Время он проверил по дисплею телефона.
Прошло пять минут.
Он набрал номер.
Прокладывая себе путь в толпах пассажиров под огромным куполом вокзала, сделанным из стекла и стали, Аркадиан уже расслышал звонок телефона. Звонки прекратились как раз в тот момент, когда он добрался до телефонной будки. Инспектор выругался довольно громко — несколько проходивших мимо пассажиров обернулись в его сторону. Тогда он порылся в карманах, делая вид, будто ищет мелочь, чтобы поговорить по телефону. Почти сразу звонки раздались снова.