Ключ
Шрифт:
Афанасиус вспомнил черный ядовитый дым, столбом поднимавшийся в ясное небо, и кивнул.
— А как быть с помощниками брата Садовника?
— Этот вопрос заботит меня больше всего, — ответил Сименон, останавливаясь у следующей массивной двери и открывая ее. Дверь вела в самую большую палату монастырского лазарета.
Узкое сводчатое помещение походило на большой подвал. У каждой из двух длинных стен вытянулся ряд из четырех коек — всего их в палате было восемь, — и на каждой лежал монах. Когда дверь отворилась, все они как по команде посмотрели на входящих, и Афанасиус увидел в каждой паре глаз одинаковое выражение страха. Медики поместили сюда на карантин всю садовую бригаду. В палате хлопотали еще три лекаря, все в масках и голубых резиновых перчатках. Они по очереди осматривали монахов, выискивая
— Мы почли за благо изолировать всех, кто имел непосредственный контакт с больными деревьями, пока не установлено, что брат Садовник заразился от чего-то иного.
Стоны и вопли, долетавшие по коридору из изолятора, усилились, как будто брат Садовник отзывался на упоминание своего имени. Стоны были слышны всем, кто находился в палате. Молоденький монах на ближайшей к двери койке разрыдался. Он закутался в больничные простыни подобно ребенку, который старается спрятаться от пугающей темноты, и не сводил глаз с открытой двери, словно опасался, что стенающее существо сейчас придет по его душу.
Сименон захлопнул дверь и заторопился по коридору назад, на ходу отыскивая в кармане шприц с каким-то успокаивающим препаратом.
— А если дело все же в болезни деревьев, — вернулся к прерванному разговору Афанасиус, — когда у остальных проявятся те же симптомы?
— Брат Садовник первым вступил в контакт с этой инфекцией. Симптомы появились меньше чем через сутки. Так что если причиной является болезнь растений и если любой из садовников заразился тем же путем, то мы увидим это очень скоро. — Дойдя до двери, Сименон снова опустил на лицо маску. — Я склонен полагать, что это станет ясно часа через два-три. Если остальные не инфицированы, мы сможем в буквальном смысле дышать свободнее, а для брата Садовника сделаем все, что в наших силах. Если же они заразились, то будем надеяться, что принятые нами меры предотвратят дальнейшее распространение заболевания. Но есть и третья вероятность. Возбудитель, возможно, является более опасным и острозаразным — неким болезнетворным микроорганизмом, который передается воздушным путем, — и тогда мы все в Цитадели, до последнего человека, уже им заразились. Мы ведь все были в соборе вчера вечером, когда брат Садовник принес туда первую пораженную болезнью ветку и бросил у самого алтаря.
Афанасиус вспомнил, как раскололась та ветка, ударившись о каменный пол, как поднялось из нее видимое в свете свечей облачко сухой пыли, похожей на струйку дыма.
— Скажи, — обратился к нему брат Сименон, — ты ведь был в саду в самом начале расчистки? Сколько деревьев заболело? Одно-два? Поражены ли деревья на каком-то одном участке или, быть может, только деревья определенных видов?
Афанасиус печально покачал головой.
— Заболевшие деревья были повсюду, — проговорил он, осознавая смысл, таившийся в осторожных расспросах лекаря. — Почти все деревья носили следы болезни.
IV
И сказал Господь Моисею и Аарону: возьмите по полной горсти пепла из печи, и пусть бросит его Моисей к небу в глазах фараона; и поднимется пыль по всей земле Египетской, и будет на людях и на скоте воспаление с нарывами, во всей земле Египетской.
74
К вечеру обстановка в Руне почти вернулась в нормальное русло. Повторных подземных толчков не наблюдалось, ничто не мешало расчищать улицы. Движение по большей части тоже было восстановлено; открылись кафе и рестораны, на тротуарах, всего несколько часов назад усеянных битым стеклом, вновь расставили столики. Людей на улицах было много — они отходили душой после пережитых за минувшие сутки тревог. В толпе прохожих находился и Габриель.
Легким шагом, держась самых людных улиц, закрыв лицо низко надвинутым козырьком бейсболки, он продвигался под прикрытием толпы туристов к стенам Старого города. Ему надо было появиться на месте лишь через несколько часов, но позже улицы опустеют, и его могут заметить и опознать. Сейчас же у него было меньше риска привлечь к себе нежелательное внимание.
Старый город был пока закрыт для посетителей. Еще в середине девятнадцатого века чуть ли не все дома в Старом городе превратились в коммерческие предприятия. По официальной версии, прекращение доступа туда в вечернее и ночное время объяснялось необходимостью не мешать ночным богослужениям в монастыре. На самом же деле существовал старинный договор об использовании земель, окружающих Цитадель: в соответствии с ним, квартирная плата сохранялась на уровне Средневековья, тогда как арендная плата за коммерческое использование зданий не регулировалась, и Церковь после введения запрета стала получать раз в десять больше арендной платы. Вот поэтому никого туда и не допускали в вечернее и ночное время. Каждый день с наступлением сумерек служители прочесывали улицы, сгоняя туристов с холма к воротам Старого города, где уже готова была опуститься решетка, отгораживая его от посторонних до утра. Следовательно, первая задача, стоявшая перед Габриелем, заключалась в том, чтобы проникнуть внутрь.
У ворот он заметил Аркадиана, слонявшегося близ металлической двери, вделанной в старинную каменную стену. Ежегодно по крутым улочкам, ведущим к Цитадели, взбирались миллионы туристов и паломников, стремящихся к спасению души. В этих условиях, естественно, каждый день что-нибудь да случалось, начиная от вывихнутых ног и кончая солнечными ударами. Большинству людей в подобных случаях можно было помочь на месте, однако бывали и более серьезные происшествия. На эти случаи — если, например, требовалось срочно вызвать в Старый город «скорую помощь» — имелись запасные входы, за которые отвечали медики «скорой» и полицейские.
Аркадиан кивнул приближающемуся Габриелю и повернулся к кодовому замку, набрал код, открывающий ворота. Из глубин каменной стены послышался гул мотора, металлическая завеса пошла вверх. Габриель плавно проскользнул под ней. Аркадиан последовал за ним, согнувшись и придерживая раненую руку. На замке с внутренней стороны он набрал тот же код, и металлическая дверь, вздрогнув, стала опускаться, пока не дошла до упора и не защелкнулась с глухим лязгом. Вся операция не заняла и минуты. Мужчины двинулись вперед по темным улицам. Они молчали и старались держаться в тени.
Старый город освещался желтыми натриевыми лампами, и в их нездоровом свете выступали контуры опустевших зданий. Весь район из-за этого казался каким-то больным. Аркадиан с Габриелем продвигались осторожно, стараясь как можно тише ступать по булыжникам мостовой, прислушиваясь, не идут ли где уборщики улиц. Но ничего не было слышно, только обычные приглушенные ночные шорохи, да еще долетали из-за стен голоса отдыхающих и веселящихся людей.
На середине дороги к вершине холма Аркадиан нырнул в узенький проход между двумя почти соприкасающимися домами и отпер дверь в маленькое помещение, по всей длине перегороженное барьером. На стенах были развешаны плакаты на нескольких языках, предупреждающие о карманных ворах. Это было отделение полиции Старого города — место ничем не хуже других, где можно спокойно дождаться назначенного времени. Габриель посмотрел на свои часы. Им предстояло убить около четырех часов, зато они уже попали туда, куда нужно. Аркадиан откинул крышку, закрывающую проход в барьере, и пошел в дальний конец помещения, на всякий случай не зажигая свет.
— Хотите кофе? — уже наливая воду в большой чайник, спросил он у Габриеля. — Ночка предстоит долгая, вы только обрадуетесь, если получите немного кофеина.
— С удовольствием.
В Афганистане, когда его отделение назначали в ночной караул, Габриель и его солдаты, чтобы не уснуть, жевали таблетки кофеина, прозванные «клевым горючим», а иной раз высыпали прямо в рот пакетики растворимого кофе. Как интересно выходит: на войне тяжелее всего переносишь ожидание. Скука убивает никак не хуже пуль. Она сводит тебя с ума, бесит, а этого Габриель сейчас не мог допустить, как и тогда, находясь в боевых условиях. Вообще-то, не мешало бы хоть немного поспать, но Габриель понимал, что ничего не получится. У него из головы не шла Лив, захваченная врагами и неуклонно приближающаяся к Цитадели. Ему все время казалось, что это он подвел ее.