Ключ
Шрифт:
Дневник Мужа
–
18 марта
Праздновали возвращение Сасаки из зарубежной поездки, поэтому я пришел домой в одиннадцатом часу. Как оказалось, жена ушла вечером. Я предположил, что, скорее всего, она пошла в кино, и занялся в кабинете своим дневником. В одиннадцать ее все еще не было. В половине двенадцатого позвонила Тосико: «Папа, не можешь зайти?» – «Куда?» – спросил я, «Ко мне, в Сэкидэн». – «Где мама?» – «Здесь». – «Уже поздно, скажи, что пора домой, Бая уже ушла, я один», – сказал я. Она быстро зашептала в трубку: «Мама упала в ванной! Надо позвать врача Кодаму!» – «Кто там кроме тебя?» – спросил я. «Мы втроем... После объясню. Мне кажется, надо как можно быстрее сделать инъекцию. Если ты не можешь прийти, вызови Кодаму». – «Не надо тревожить Кодаму. Я сам сделаю укол. Приди присмотреть за нашим домом». У меня было в запасе достаточно витакамфары, поэтому я сразу вышел из дома, не дожидаясь, когда придет Тосико. (Мельком кольнуло: а что, если именно сейчас у меня случится, как давеча, провал в памяти?) Я знал адрес, но в самом доме еще не был. Тосико ждала перед воротами и сразу же через сад провела меня к флигелю. Сказала: «Ну ладно, пойду присмотрю за вашим домом» – и тотчас ушла. Меня встретил Кимура: «Простите, что пришлось вас потревожить». Я не стал его расспрашивать. Но и он, со своей стороны, ни словом не обмолвился о том, что произошло. Мы оба чувствовали себя неловко, поэтому я торопливо начал готовить укол. На циновках перед роялем была разложена постель, на которой мирно спала жена. Низкий чайный столик возле нее был беспорядочно заставлен стаканами и тарелками. Кимоно и накидка жены висели на украшенных искусственными цветочками и ленточками вешалках, какими дочь пользуется для своих европейских нарядов, жена спала в одном исподнем кимоно. Несмотря на возраст, она любит яркие вещи, но это кимоно выглядело как-то особенно вызывающе. Может быть, впечатление
19 марта
...Не уснул до самого рассвета. Что означает случившееся вчера вечером? Размышляя об этом, я испытывал ужас, к которому примешивалось наслаждение. Я так и не услышал никаких объяснений ни от Кимуры, ни от Тосико, ни от жены. Конечно, еще не было случая спросить, но я и не хотел узнать обо всем слишком скоро. Мне доставляло удовольствие, прежде чему слышу от них, обдумать все самому. Пускаться в догадки – произошло то-то и то-то, нет, иначе, все случилось вот так, воображать различные ситуации, в муках ревности, в ярости распалять вскипающее возбуждение... Когда же знаешь все доподлинно, никакой радости не ощущаешь. На рассвете жена, как обычно, начала говорить во сне. Она повторяла имя «Кимура» вновь и вновь, в бессвязном бормотании, то громко, то шепотом... Я и не заметил, как исчезли гнев и ревность. Мне уже было все равно, спит жена, или бодрствует, или притворяется спящей. Я даже перестал понимать, я это или Кимура... В ту минуту мне казалось, что я прорвался в четвертое измерение. Мне чудилось, что я вознесся ввысь, на вершину небес Трайястримша. Все прошлое – иллюзия, истинное бытие здесь и сейчас, мы оба, я и моя жена, одни во всем мире, слились в объятиях... Пусть бы я сейчас умер, это мгновение продлится вечно...
Дневник Жены
–
19 марта
...Хочу на всякий случай подробно описать все, что произошло прошлым вечером. Я знала, что муж вернется поздно, и заранее предупредила его, что, возможно, мы пойдем в кино. В половине пятого Кимура зашел за мной, но Тосико опоздала и появилась только в пять. «Не поздно?» – спросила я. «Сейчас время между двумя сеансами, – сказала Тосико, – может, нам пока пообедать? Пойдем ко мне, мама, сегодня я за хозяйку. Ты еще ни разу у меня не была!.. Я купила немного курятины». И она принялась уговаривать нас с Кимурой, продемонстрировав пакеты с курицей и овощами. «А это от вашего стола нашему!» – сказала она, схватив едва початую бутылку Курвуазье. «Не бери, отца нет дома», – сказала я. «Но без этого какая еда!» – сказала она. «Лично я не собираюсь наедаться. Мы же собрались в кино, достаточно просто перекусить». – «Что может быть проще скияки?» – сказала она. Мы сдвинули перед пианино два низких столика и сразу начали готовить на газовой плитке, которую, как и котелок, Тосико позаимствовала у хозяйки, но меня удивило, что дочь набрала так много продуктов и таких разнообразных. Помимо лука, вермишели и тофу были пшеничный крахмал, сушеные пенки бобового молока, луковицы лилии, китайская капуста и много прочей снеди. Тосико нарочно не стала выкладывать все сразу, а подавала постепенно, одно за другим на место съеденного. Но мне показалось, что и курятины, в конце концов, было бы достаточно. Разумеется, довольно скоро мы наелись и перешли к коньяку. «Никогда не видел, чтобы ваша дочь разливала коньяк!» – сказал Кимура, но сам пил больше обычного. «В кино мы уже опоздали!» – объявила Тосико, дождавшись, когда идти и вправду было поздно. Что касается меня, я была слишком пьяна для кино. Впрочем, вовсе не чувствовала, что много выпила. Со мной так каждый раз, пью, подавляя опьянение, и до определенного предела держусь вполне уверенно, но стоит мне превысить свою норму, я сразу теряю контроль над собой. Вчера, заподозрив, что Тосико хочет меня напоить, я старалась блюсти себя. Но должна признаться, что при этом все время чего-то ждала, на что-то надеялась. Не знаю, были ли в сговоре Кимура и Тосико. Я не стала спрашивать, они бы все равно не сознались. Раз только Кимура спросил: «Ничего, что вы так много пьете без вашего мужа?», но он сам в последнее время стал неравнодушен к спиртному и не уставал подливать мне и себе. Мне казалось, и, думаю, Кимура разделял мои мысли, что мы не делаем ничего такого, что шло бы вразрез с желаниями моего мужа. Я знаю, что, заставляя мужа ревновать, я делаю его счастливым. Разумеется, возбудить мужа не было моей единственной целью, но это меня успокаивало, я пила и пила. И вот еще что надо здесь ясно сказать. Не буду спешить с утверждением, что я влюблена в Кимуру, но то, что он мне нравится, факт. Даже могла бы в него влюбиться, если б захотела. Я зашла так далеко из необходимости возбуждать в муже ревность, но вряд ли бы это случилось, не будь я изначально неравнодушна к Кимуре. До сих пор, проведя черту, я старалась ни при каких обстоятельствах не переступать ее, но сейчас я стала за себя опасаться. Муж не должен слишком доверять моей непорочности. Выполняя его требования, пройдя через все испытания, я подступила к самому краю и теперь начала терять уверенность в себе... Признаюсь, меня мучит любопытство хоть раз своими глазами увидеть, без помех со стороны мужа, Кимуру нагим, каким я неотвязно вижу его во сне, не различая, сон это или явь: думаю, что обнаженный человек – Кимура, а это муж, думаю, что муж, а оказывается – Кимура... Почувствовав, что пьянею, я спряталась в туалете, но тотчас из-за двери послышался голос Тосико: «Мама, хозяйка нагрела горячую воду, почему бы тебе не принять ванну?» Краешком помутившегося сознания я уже знала, что упаду, как только ступлю в ванну, и что поднимать меня прибежит Кимура, а не Тосико. Помню, как Тосико несколько раз повторила: «Ну, мама, иди же!» Еще помню, как отыскала ванную комнату, открыла стеклянную дверь и разделась, но что было потом, совершенно стерлось...
Дневник Мужа
–
24 марта
...Вчера ночью жена вновь потеряла сознание у Тосико в Сэкидэн. После ужина Кимура и Тосико зашли якобы для того, чтобы взять жену с собой в кинотеатр. В двенадцатом часу ее все еще не было, и я сразу заподозрил, не случилось ли опять что-либо подобное. Время шло, я уже собрался звонить по телефону, но посчитал это глупым и стал ждать их звонка (ждал с обычным нетерпеливым раздражением, с замиранием сердца). В первом часу ночи приехала Тосико, одна. Оставив такси дожидаться, она вошла в дом. «С мамой опять та же история», – сказала она. После кино (так следовало из ее слов, но так ли это было на самом деле, еще вопрос), когда они хотели проводить Кимуру, тот сказал, что лучше он проводит их, все трое дошли до Сэкидэн и зашли посидеть на минутку. Разливая чай, Тосико вспомнила, что осталось еще с четверть бутылки Курвуазье, и добавила по чайной ложке в чашки. Войдя во вкус, жена и Кимура на этом не остановились и пили, пока не опустошили всю бутылку. В этот вечер вода в ванне была нагрета, и события развивались по тому же сценарию, что и в прошлый раз. Так, по крайней мере, следовало из сбивчивых объяснений Тосико. «И ты уехала, оставив их вдвоем?» – спросил я «Да, телефон мне еще не провели, а идти к хозяевам было неудобно, – сказала Тосико. – И потом, я подумала, что тебе все равно понадобится машина, поэтому и приехала на такси». Она посмотрела на меня с обычной злобой. «В прошлый раз повезло, а сегодня никак не могла поймать такси. Постояла на улице, но было уже слишком поздно, не проехало ни одного. Пришлось идти к стоянке у реки, стучать в стекло машины, будить спящего водителя, и вот я здесь». И хотя я не спрашивал, она пробормотала, как бы про себя: «Я вышла из дома минут двадцать назад». Я смекнул, с какой задней мыслью она это сказала, но не подал вида и просто ответил: «Молодец, спасибо. Побудь здесь, пока я обернусь» – и, прихватив все необходимое для инъекции, сел в ожидавшее такси. Мне, как и прежде, было неясно, насколько согласованно эта троица все спланировала и осуществила. Я мог только предполагать, что Тосико выступила заводилой и что она умышленно оставила их вдвоем, больше двадцати минут потратив на дорогу (может, и не двадцать, и не тридцать, небось целый час болталась где-то). Сидя в такси, я старался не думать о том, что могло произойти за двадцать минут или за час во флигеле. Как и в ту ночь, жена спала в одном исподнем. Ее верхнее кимоно и накидка висели все на тех же вешалках. Кимура принес кипяток и таз. Жена была в беспамятстве и, похоже, опьянела еще сильнее, чем в прошлый раз, но, несмотря на представшее моим глазам, я в эту ночь как-то даже слишком отчетливо осознал, что она разыгрывает комедию и ничего особенного с ней не произошло. Пульс был довольно ровный. Раз так, было бы глупо делать настоящую инъекцию, я решил изобразить, что ввожу камфару, ограничившись витамином, но Кимура заметил и шепотом спросил: «Вы считаете, этого достаточно?» – «Да, – сказал я, – вполне, можно было бы обойтись и без этого», и невозмутимо вогнал иглу.
Позже она беспрестанно звала: «Кимура! Кимура!» Но тембр голоса был совсем не таким, как прежде. То не было обычное сонное бормотание, она взывала сильным, требовательным голосом, срываясь на крик. Приближаясь к экстазу, она уже вопила. Вдруг я почувствовал укус на кончике языка... Затем на мочке уха... Такого никогда не случалось прежде... Примысли о том, что именно Кимура за одну ночь превратил мою жену в такую смелую, такую активную женщину, я испытывал жесточайшую ревность к нему и в то же время благодарность. Нет, я должен возблагодарить и Тосико. Забавно, что, желая меня помучить, она против своей воли доставила мне такое наслаждение... Странные извороты моего ума выше ее понимания...
...На рассвете, после соития, ужасное головокружение. Ее лицо, шея, плечи, руки, весь контур ее тела начал двоиться, так, будто на нее сверху легла еще одна женщина. Вскоре я, видимо, уснул, но и во сне жена предстала мне раздвоенной. Вначале я видел все ее тело двойным, но вскоре оно распалось на отдельные, не связанные между собой части. Рядом с четырьмя глазами – два носа, немного в стороне два рта, и все необычайно яркого цвета... Пространство вокруг небесно-лазурное, волосы – черные, губы – алые, нос сиял белизной... И эта чернота, алость, белизна были гораздо ярче, чем наяву, ядовитые, как краски на афише кинотеатра. Сквозь сон я подумал, что столь красочное сновидение подтверждает серьезность моей неврастении, но продолжал еще пристальнее вглядываться. Две правых ноги и две левых плавно колыхались, точно в толще воды, сияя неземной белизной. Но по виду это были безусловно ее ноги. Рядом с ногами, отдельно, плыли ступни. Заполняя пределы видимости, навалился огромный белый ком, похожий на пышное облако, и я тотчас понял, что это обращенный ко мне, точь-в-точь как на одном из моих снимков, ее великолепный зад... Не знаю, сколько прошло часов, прежде чем я увидел еще один сон. Кимура стоял голый, но голова на его туловище была то его, то моей, порой обе наши головы росли из одного тела, и всё двоилось...
Дневник Жены
–
26 марта
...Итак, я уже трижды смогла встретиться с Кимурой в отсутствие мужа. Вчера вечером в нише появилась новая бутылка Курвуазье, еще не распечатанная. «Ты купила?» – спросила я. «Я ни при чем, – отреклась Тосико. – Когда я вчера вернулась домой, бутылка уже стояла. Думала, Кимура принес». Но и Кимура сказал, что ничего не знает. «Не иначе, ваш супруг! – заявил он. – Я уверен, что это он. Двусмысленная, однако, шутка!» – «Если это отец, какая издевка!» – подхватила Тосико. То, что бутылку подложил муж, кажется наиболее вероятным, но так это или нет, не знаю. Не исключаю, что купил кто-то из этих двоих – Тосико или Кимура. По средам и пятницам мадам уезжает в Осаку преподавать, возвращается к одиннадцати. В прежние вечера, когда мы приступали к коньяку, Тосико под благовидным предлогом нас оставляла, скрываясь на половине мадам. (Впервые пишу об этом. Прежде умалчивала, боясь, что муж неверно поймет, но, кажется, скрывать больше нет нужды.) Прошедшим вечером она опять довольно рано исчезла и даже после возвращения хозяйки, разговорившись с ней, еще долго не возвращалась. Плохо помню, что было потом, когда я потеряла сознание. Но уверена: сколь ни была я пьяна, последнюю, самую последнюю черту я блюла до конца. Мне все еще не хватает смелости ее переступить и, думаю, Кимуре тоже. «Я дал вашему супругу „Полароид“, – признался он. – Я сделал это потому, что знаю его пристрастие, напоив, раздевать вас догола. Но „Полароид“ его не удовлетворил, он стал снимать на „Икон“. Конечно, ему хотелось рассмотреть во всех подробностях ваше тело, но, думаю, главная его цель была мучить меня. Распалить меня до предела, поручив проявку пленки, заставить меня бороться из последних сил с искушением, в этом он находит особое удовольствие. Ему приятно сознавать, что мои переживания отражаются на вас и вы страдаете не меньше меня. Жестоко мучить нас подобным образом, и все же я не готов совершить по отношению к нему предательство. Видя, как вы страдаете, я хочу страдать вместе с вами, испытав до конца уготованные нам муки». – «Тосико обнаружила эти фотографии во взятой у вас французской книге, – сказала я, – и подозревает, что вы вложили их туда нарочно, с каким-то умыслом. Зачем вы это сделали?» – «Я надеялся, – сказал Кимура, – что, увидев снимки, ваша дочь будет действовать более решительно. Это не значит, что я к чему-то ее подталкивал. У нее характер Яго, поэтому, поступая таким образом, я надеялся всего лишь на то, что произошло восемнадцатого числа. И двадцать третьего, и сегодня, каждый раз инициативу в свои руки брала ваша дочь, а я всего лишь шел у нее на поводу». – «Впервые я беседую с вами о таких вещах, – сказала я. – Ни с кем, даже с мужем, я не позволяла себе такой откровенности. Муж не расспрашивает меня о наших с вами отношениях. Может быть, боится задавать вопросы, но главное, ему хочется верить в мою добродетель. Я тоже хотела бы верить в нее, но вправе ли я? Вы один можете ответить на этот вопрос». – «Верьте, прошу вас! – сказал Кимура. – Я прикасался ко всем частям вашего тела, кроме одной, самой существенной. Ваш муж желал приблизить нас на расстояние тоньше волоса, и я, повинуясь его воле, в своей близости с вами не преступил поставленного им предела». – «Ах, теперь я спокойна! – сказала я. – Благодарю вас за то, что, зайдя столь далеко, вы не покушаетесь на мою супружескую верность. Вы как-то сказали, что я ненавижу мужа, но суть в том, что ненависть уживается во мне с любовью. Чем сильнее я его ненавижу, тем крепче люблю. Без вашего участия, без ваших мучений он не достиг бы вершин страсти, но зная, что его цель в конечном итоге доставить мне наслаждение, я просто не способна ему изменить. Нельзя ли относиться к этому так мой муж и вы – одна плоть, вы – в нем, вы – двуедины...»
Дневник Мужа
–
28 марта
...В офтальмологическом отделении университета мне провели обследование глазного дна. Идти не хотелось, но я уступил настояниям профессора Сомы. Мне сказали, что головокружения – результат артериосклероза мозга. В мозг приливает кровь, вызывая головокружение, раздвоение зрения, временное помутнение сознания. При неблагоприятном развитии возможна полная потеря сознания. Меня спросили, кружится ли у меня голова, когда по ночам я встаю по малой нужде, когда делаю резкие движения или внезапно меняю положение тела. Я ответил утвердительно. Мне было сказано, что потеря равновесия, когда кажется, что вот-вот упадешь или провалишься под землю, вызвана нарушением кровообращения во внутреннем ухе. В терапевтическом отделении меня обследовал профессор Сома. Впервые в моей жизни он измерил мне артериальное давление, снял электрокардиограмму, провел обследование почек. «Не ожидал, что у вас такое высокое давление, вам надо за собой следить», – сказал он. Я спросил, насколько высокое, но он не хотел говорить. Наконец признался, что верхнее больше двухсот, нижнее – сто пятьдесят шесть и – что хуже всего – маленькая разница между верхним и нижним. «Вы злоупотребляете гормональными препаратами, а вам бы следовало принимать не столько стимулирующие средства, сколько лекарства, понижающие артериальное давление. И еще: прошу прощения, но вы должны воздерживаться от половых сношений и отказаться от алкоголя. Исключите из рациона все острое и соленое». Наконец, он прописал мне дюжину лекарств: аскорутин, серпасил, калликрейн и т.д., посоветовав быть осторожным и периодически измерять давление.
Я нарочно пишу, ничего не скрывая, чтобы посмотреть, как отреагирует жена. Я не собираюсь следовать предписаниям врача. Пока жена не даст знак, наша жизнь будет идти прежним чередом. По моим предположениям, прочитав эту запись, жена сделает вид, что ничего не читала, и станет еще более похотливой. Такова роковая данность ее плоти. Но я и сам зашел слишком далеко, чтобы дать обратный ход. С прошлой ночи жена внезапно стала активнее вести себя в постели, в любовной игре она теперь прибегает к различным приемам, и это еще сильнее подталкивает меня в избранном направлении... Во время соития она, как и прежде, не говорит ни слова. Но ей не надо слов, чтобы с помощью телодвижений выразить все оттенки любовной страсти. Каждый раз она прикидывается, что пребывает в полусне, поэтому гасить свет нет необходимости. Как прелестна она, когда из стыдливости притворяется пьяной, притворяется спящей!.. Вначале я сближал Кимуру с женой, установив определенную дистанцию. Но привычка притупляет возбуждение: я уже не мог этим довольствоваться и стал постепенно сокращать разделяющее их расстояние. Чем они становились ближе, тем сильнее я ревновал, и чем сильнее я ревновал, тем больше я получал удовольствия, достигая своей конечной цели. Этого хочет жена, этого хочу я, как тут остановиться? Прошло уже три месяца нового года, и я сам поражаюсь, что мне удалось так долго встречать во всеоружии болезненный пыл жены. Думаю, только сейчас она поняла, как я ее люблю. Но что дальше? Каким образом смогу я распалять себя все сильнее и сильнее? Если так пойдет, я скоро утрачу возбудимость. Я уже довел их двоих до отношений, которые, вообще говоря, принято считать прелюбодеянием. Как еще теснее их сблизить, не подтолкнув жену к измене? Надо серьезно об этом подумать, но, уверен, еще раньше они сами что-нибудь придумают. «Они» – включая Тосико... Я назвал жену скрытной, коварной, но и я ей под стать. И ничего странного, что у коварных родителей – такая коварная дочь. Но уж кто даст нам фору, так это Кимура! Просто невероятно, как подобралась такая компашка из людей, не уступающих друг другу в скрытности и коварстве! Но самый удивительный выверт в том, что мы все вчетвером, обманывая друг друга, согласно преследуем одну цель. Иначе говоря, у каждого из четырех есть свой интерес, но вcе мы общими усилиями добиваемся одного – чтобы жена моя пала как можно ниже...
Дневник Жены
–
30 марта
...Днем Тосико зашла за мной. Сели на трамвай, идущий в сторону Арасиямы. На конечной остановке нас уже ждал Кимура, и мы продолжили путь втроем. Все это затея Тосико, но я ей благодарна. Теперь, когда наступили каникулы, Кимура наконец свободен. Прогулялись по берегу реки, взяли лодку, подплыли к гостинице «Грозовое ущелье». Передохнув возле моста «Лунной переправы», осмотрели сад храма Тэнрюдзи. Давно я не дышала таким здоровым воздухом! Надо и впредь время от времени выбираться за город. Муж всю свою жизнь провел над книгами, и его никогда невозможно было вытянуть на подобную прогулку. Вечером пустились в обратный путь, на трамвае до Хякумамбэн, где и разошлись по домам. Так весело провели день, что не было охоты сидеть за столом и накачиваться коньяком...