Ключ
Шрифт:
31 марта
...Прошлой ночью легли спать, не притронувшись к коньяку. Посреди ночи под ярким сиянием лампы я нарочно выставила из-под одеяла пальцы левой ноги. Муж тотчас заметил и влез ко мне в постель. Удивительно, что мы добились результата, не прибегая к алкоголю и при ослепительном свете. Это чудесное событие привело мужа в невероятное возбуждение...
...У мужа, как и у мадам Окады, сейчас нет занятий, и он все дни проводит дома. Впрочем, он каждый день непременно выходит на пару часов прогуляться. Ему необходим моцион, но за этим скрывается еще одна цель – дать мне возможность читать его дневник. Каждый раз, когда он перед уходом говорит: «Немного пройдусь», мне слышится: «А ты тем временем загляни в мой дневник!» Чем настойчивей он меня к этому подталкивает, тем упрямее я отказываюсь, но в таком разе и я должна предоставить ему возможность читать мой...
Дневник Мужа
–
31 марта
...Прошлой ночью жена меня приятно удивила. Она не стала притворяться пьяной. Не требовала погасить свет. Больше того, всячески распаляла меня и, откровенно выставляя свои самые интимные прелести, понуждала действовать. Не ожидал, что она знает столько разных ухищрений... Постепенно
Головокружение настолько сильное, что я все-таки забеспокоился и пошел на прием к Кодаме измерить давление. У него глаза на лоб полезли. Давление было столь высоким, что прибор зашкалил. Велел немедленно прекратить всякую работу и соблюдать полный покой...
Дневник Жены
–
1 апреля
...Тосико привела портниху Каваи, специалистку по европейским фасонам. Она преподает кройку, а в качестве приработка выполняет заказы. Поскольку без налога, берет на двадцать-тридцать процентов меньше рыночной цены. Тосико всегда заказывает у нее. Я не надевала европейской одежды с тех пор, как носила форму в женском колледже. У меня старомодные вкусы, и к моей фигуре подходит традиционная японская одежда, поэтому я избегаю европейских нарядов, но Тосико так настойчиво уговаривала меня, что и мне в конце концов захотелось на пробу сшить хотя бы одно платье. Бесполезно скрывать от мужа, и все же мне было так стыдно, что я пригласила портниху прийти сегодня днем, когда мужа нет дома. В выборе материи и покроя я всецело доверилась Тосико и портнихе. Только попросила отпустить юбку подлиннее, хотя бы ниже колен, поскольку ноги у меня кривоваты. «Не такие уж они у вас кривые, – сказала портниха. – Даже у европеек такой изгиб не редкость». Показав различные образцы ткани, она предложила мне фасон, напечатайный в журнале «Modes et travaux» – ансамбль из серого и красновато-коричневого твида. Обе так настаивали, что я согласилась. Это обойдется меньше чем в десять тысяч йен, но надо будет купить к нему туфли и подобрать аксессуары...
2 апреля
Днем вышла из дома. Вернулась вечером.
3 апреля
Ушла в десять утра. Купила туфли в обувном магазине «Т. Н.» в Каварамати. Вернулась вечером.
4 апреля
Вышла днем. Вернулась вечером.
5 апреля
Вышла днем. Вернулась вечером.
Дневник Мужа
–
5 апреля
...Жена сильно изменилась за последнее время. Она уходит обычно днем (но раз ушла утром), одна, и возвращается через четыре-пять часов к ужину. Ужинаем мы вдвоем. От коньяка отказывается. По большей части трезва. Подозреваю, это связано с тем, что у Кимуры каникулы и он свободен. Где она пропадает, не знаю. Сегодня в третьем часу неожиданно объявилась Тосико и спросила, где мама. «В это время ее не бывает дома. Я думал, она у тебя», – сказал я. «И мама, и Кимура перестали ко мне заходить. Где же она может быть?» – и покачала головой. Но нетрудно догадаться, что и она участвует в заговоре...
Дневник Жены
–
6 апреля
...Вышла днем. Вечером вернулась... В последнее время я ухожу каждый день. Когда ухожу, муж обычно дома. Сидит безвылазно в своем кабинете, склонившись над столом... Перед ним лежит открытая книга, и он делает вид, что пробегает глазами по страницам, но вряд ли он действительно читает. Уверена, все его мысли поглощены любопытством, желанием знать, чем я занимаюсь в часы между моим уходом и возвращением, и ни о чем другом он не способен думать. У меня нет сомнений, что в мое отсутствие он спускается в гостиную, достает из комода мой дневник и читает. И наверняка испытывает досаду, видя, что я ничего не пишу о том, как провожу время вне дома. Я нарочно напускаю туман, ограничиваясь записью: «Днем ушла, вечером вернулась». Перед уходом я поднимаюсь на второй этаж, приоткрываю раздвижную дверь, бросаю: «Пойду пройдусь» – и тотчас спускаюсь вниз, точно совершаю побег. Иногда я кричу ему с лестницы и тотчас ухожу. Муж никогда не оборачивается в мою сторону. Слегка кивает и что-то бурчит, а чаще вообще ничего не отвечает. Разумеется, я ухожу из дома отнюдь не для того, чтобы дать время мужу прочесть мой дневник. Я вижусь с Кимурой в одном условленном месте. Почему я пошла на это? Да потому, что хотела ласкать Кимуру во всей его наготе днем, при ясном свете солнца, не одурманенная коньяком. Конечно, нам удавалось побыть наедине в Сэкидэн, когда не мешали ни муж, ни Тосико, но всякий раз в самый важный момент, когда наши тела соединялись в объятиях, я была мертвецки пьяна. Ответить на вопрос, который я задавала в дневнике тридцатого января: «И все же, насколько соответствует действительности тот Кимура, которого я видела во сне?», и удовлетворить любопытство, о котором я писала девятнадцатого марта: «...хоть раз своими глазами увидеть, без помех со стороны мужа, Кимуру нагим, каким я неотвязно вижу его во сне, не различая, сон это или явь: думаю, что обнаженный человек – Кимура, а это муж, думаю, что муж, а оказывается – Кимура» – вот что преследовало меня все последнее время. Я хотела во что бы то ни стало, не в полубессознательном состоянии, не под ослепительно-ледяным сиянием лампы, но при естественном дневном свете вволю наглядеться на человека, не сомневаясь, что это и есть живой, полнокровный Кимура, а не наваждение, вызванное моим мужем.
...Было радостно, но и как-то странно узнать, что Кимура, обретенный во плоти, совершенно неотличим от того, который после Нового года так часто являлся мне в сновидениях. Совсем недавно я писала, что во сне «сжимала юношеские мышцы на руках Кимуры, была придавлена его упругой грудью», писала, что «кожа Кимуры казалась мне необычайно светлой, совсем не такой, как у японцев», а теперь я знаю доподлинно, что все так и есть. Теперь я действительно крепко сжимала юношеские мышцы на его руках, припадала грудью к его упругой груди, приникала к его такой светлой коже.. И все же как странно, те мои былые видения до мелочей совпали с реальностью! Не могу поверить в случайность того, что облик человека, являвшегося мне во сне, полностью соответствует реальному Кимуре. Быть может, по какому-то уговору, заключенному в прошлой жизни, он изначально присутствовал в моих мыслях или наделен какой-то жуткой, сверхъестественной властью посылать свой образ в мои сны?.. Как только я познала подлинного, реального Кимуру, он и мой муж полностью разделились. «Мой муж и вы – одна плоть, вы – в нем, вы – двуедины...» – я вычеркиваю эти слова из своего дневника. Мой муж напоминает Кимуру лишь высоким ростом и сухощавым телосложением, – кроме этого, у них нет ничего общего. Только на первый взгляд Кимура кажется худым; когда смотришь на него обнаженного, у него на удивление плотная грудь и все тело пышет здоровьем, а муж мой какой-то дохляк, с дурным цветом лица, с увядшей кожей. У Кимуры кожа – кровь с молоком, влажно блестит и лоснится, а у мужа кожа бледная и сухая. Меня воротит от этого тусклого, оловянного глянца. Раньше я в равной степени питала к мужу и отвращение и любовь, но сейчас отвращение перевесило. По сто раз на дню вздыхаю, как меня угораздило выйти за такого гадкого человека, не подходящего мне в сексуальном отношении, и какое было бы счастье иметь мужем Кимуру!..
...Зайдя так далеко, я еще не перешла последней черты. Не знаю, поверит ли муж моим словам? Так или иначе, но это правда. Впрочем, «последняя черта», понимаемая в самом узком смысле, поистине последняя, я не совру, если скажу, что уже совершила все, что только можно совершить, не переступая этой черты. Иначе говоря, воспитанная старорежимными родителями, в вопросах супружеской морали я остаюсь неисправимой формалисткой, где-то во мне сидит убеждение: что бы ни было с психологической точки зрения, пока я физически не совершила половой акт, как выражается муж, «ортодоксальным способом», я ничего не нарушаю. Короче, я позволяю себе все, коль скоро формально соблюдаются нормы супружеской верности. Не рискну объяснять, что конкретно имею в виду...
Дневник Мужа
–
8 апреля
...Днем вышел прогуляться, пошел по солнечной стороне Сидзё в западном направлении и уже миновал универмаг «Фудзии», как вдруг наткнулся на жену. Она как раз выходила из магазина и, развернувшись, пошла шагах в двадцати впереди меня. Взглянул на часы – половина пятого. Судя по времени, она направлялась домой, но, видимо, заметила меня первая и повернула в противоположную сторону, чтобы избежать встречи со мной. Я застиг ее врасплох, так как обычно гуляю в районе Хигасияма и редко забредаю в центр города. Я ускорил шаг и уже был в двух шагах от нее. Я не окликал ее, и она не оборачивалась. И так мы шли, сохраняя дистанцию. Но что она купила? Я взглянул на магазин, из которого она вышла. Судя по витрине, увешанной кружевными и нейлоновыми перчатками, серьгами и кулонами, там продавались всевозможные аксессуары для женщин. Жене, не носящей европейской одежды, делать в таком магазине нечего, но едва я об этом подумал, как заметил, оторопев, у нее, идущей прямо передо мной, в мочках ушей жемчужные серьги. С каких пор она взяла манеру носить серьги с кимоно? Или купилатолько что и сразу нацепила? Или же надевает всякий раз, когда я ее не вижу? Между прочим, я обратил внимание, что с прошлого месяца жена стала носить модную укороченную, так называемую «чайную» накидку. Она и сейчас была в ней. Вообще-то жена предпочитает старинные наряды и не гонится за модой, но надо признать, модная вещица ей к лицу. Особенно было неожиданно, что ей идут серьги. Акутагава Рюноскэ где-то пишет, что китайские аристократки славились белизной тыльной стороны ушей. Уши жены – я глядел на них со спины – тоже сияли дивной белизной. Настолько, что воздух вокруг казался чище и прозрачнее. Жемчуг на мочке уха усиливал эффект, но вряд ли жена сама додумалась до этого. Как обычно, при этой мысли я испытал смешанное чувство ревности и благодарности. Обидно, что я, ее супруг, не сумел разгадать в ней этой экзотической прелести, понадобилось вмешательство другого мужчины, ведь, как правило, муж предпочитает видеть жену в ее привычном обличье и не замечает того, что бросается в глаза другому... Жена пересекла улицу Карасума, продолжая идти впереди меня. В левой руке вместе с сумочкой она несла удлиненную плоскую коробку, обернутую в фирменную бумагу магазина, и я терялся в догадках, что там внутри. Когда мы шли мимо храма Ниситоин, я, дав понять, что прекращаю преследование, пересек трамвайные пути и прошел вперед по другой стороне улицы, так, чтоб она меня увидела. Затем сел на трамвай, идущий в восточном направлении. Жена вернулась домой примерно через час после меня. В ушах уже не было жемчужных сережек. Наверно, спрятала в сумочку. Она держала в руках сверток, но в моем присутствии раскрывать его не стала...
Дневник Жены
–
10 апреля
...Проговаривается ли муж в дневнике о своем внушающем беспокойство состоянии? В какой степени он озабочен своим психическим и физическим здоровьем? Поскольку я не читаю его дневник, мне это неведомо, но уже с месяц или два я наблюдаю перемены к худшему. У него всегда-то был не слишком здоровый цвет лица, но в последнее время оно стало совсем землистым, с болезненным глянцем. Поднимаясь или спускаясь по лестнице, муж часто спотыкается. Прежде он всегда отличался хорошей памятью, а сейчас страдает забывчивостью. Когда говорит по телефону, я слышу, как он то и дело теряется оттого, что не может вспомнить известное ему имя. Ходя по комнате, он внезапно останавливается, закрывает глаза и хватается рукой за столб. Обычно он пишет деловые письма кисточкой на специальной почтовой бумаге, но иероглифы все равно получаются неряшливые (между тем известно, что с возрастом каллиграфия становится более искусной). В глаза лезут описки и пропуски. Я вижу только написанное на конвертах, но он и здесь ошибается в датах и адресах. И ошибки-то какие странные: вместо марта пишет ноябрь, в обратном адресе вообще какая-то ерунда. Меня немало удивило, когда на конверте, адресованном своему дяде, он перепутал его имя. В одном случае он вместо «апреля» написал «июнь», перечеркнул «июнь» и аккуратно вписал «август». Вопиющие ошибки в датах и адресах я молча подправляю, прежде чем отослать письмо, но увидев неправильно написанное имя дяди, я не знала, как быть, и, не удержавшись, указала ему на ошибку. Он явно оторопел, но, стараясь сохранить безразличие, буркнул: «Да-да, ты, кажется, права», не стал сразу исправлять и оставил письмо на столе. С конвертами ладно, их я внимательно просматриваю, но могу вообразить, какими ошибками пестрят письма. Наверно, среди его друзей и знакомых уже стало известно, что у него с головой не в порядке. Мне не с кем посоветоваться среди знакомых, поэтому давеча я, между прочим, попросила доктора Кодаму осмотреть мужа, на что он мне сказал, что и сам хотел поговорить со мной по этому поводу. По его словам, обеспокоенный своим здоровьем, муж обратился к профессору Соме, но был так напуган услышанным, что теперь обходит профессора стороной и пришел за советом к нему, Кодаме. Он говорит, что, не являясь специалистом в этой области, не может ничего утверждать наверняка. «Но, – сказал он, – меня поразило его высокое давление». – «Какое?» – спросила я. «Может, и не следует вам говорить, – заколебался он. – Когда я измерил у вашего мужа давление, стрелка достигла высшей отметки и зашкалила. Я испугался, что прибор сломается, и поспешил его выключить, так что даже сказать не могу, какое...» – «Муж знает?» – спросила я. «Профессор Сома не раз предостерегал его, но он не слушает, поэтому я прямо заявил ему, что его здоровье в опасности». (Я открыто пишу обо всем, поскольку, раз доктор Кодама его предупредил, не страшно, если эта запись попадется ему на глаза.) Я не могу снять с себя ответственности за то, что муж дошел до такого состояния. Не понуждай я его сверх меры, вряд ли бы он так глубоко погряз в сладострастии. (Я краснела от стыда, беседуя с Кодамой, но, к счастью, доктор не осведомлен об истинном характере наших интимных отношений. Он убежден, что я абсолютно пассивна, инициатива полностью на стороне мужа, и ничего бы не произошло, если б он следил за своим здоровьем.) Наверно, с точки зрения мужа, все случилось из-за того, что он всеми силами стремился доставить мне удовольствие. Не буду с этим спорить, но и я делаю все, чтобы верно служить мужу, и ради него терплю то, что почти нестерпимо. Как говорит Тосико, «мама – образец женской добродетели», и в каком-то смысле она права... Впрочем, не уточняя, кто из нас прав, кто виноват, отныне ответственность лежит на нас обоих. Мы провоцировали друг друга, искушали, сражались, будучи во власти неодолимой силы, не на жизнь, а на смерть и незаметно вот до чего дошли...