Шрифт:
Танидзаки Дзюнъитиро
Ключ
Дневник Мужа [1]
–
С 1 января нынешнегогода начну заносить в дневник то, о чем прежде не решался упоминать. Я всячески избегал входить в подробности моих интимных отношений с женой. Боялся, что тайком прочтет и рассердится, но теперь я решил отбросить все страхи. Жена наверняка знает, где в моем кабинете, в каком ящике спрятан дневник. Разумеется, ей, родившейся в старинной киотоской семье, воспитанной в духе феодальных устоев, ей, которая все еще чтит ветхие, отжившие добродетели и, можно сказать, кичится ими, читать исподтишка дневник мужа было бы верхом неприличия, и однако, у меня есть основания не исключать такую возможность. Если я стану излагать в моем дневнике подробности нашей интимной жизни – чего не делал прежде, – удержится ли она от соблазна проникнуть в тайны мужа? По натуре она женщина скрытная, коварная. Ей свойственно прикидываться, что она знать ничего не знает, таить, что у нее на уме, да еще она, увы, уверена, будто в этом и заключается хваленая женская скромность. Ключ от ящика, в котором лежит дневник, я обычно прячу в укромных местах, вдобавок время от времени их меняю,
1
Дневник мужа написан азбукой катакана – иероглифическим письмом
Разумеется, я не собираюсь вести дневник с оглядкой на жену. И не постесняюсь писать о том, что может ее огорчить и даже причинить боль. Побуждает меня к этому ее крайняя скрытность – она считает постыдным, чтобы супруги обсуждали между собой свои интимные отношения, и если мне случается допустить в разговоре вольность, затыкает уши – ее лицемерная «скромность», ее пресловутая «женственность», ее напускная «утонченность». После двадцати лет брака, имея дочь на выданье, она до сих пор в постели все делает молча, от нее не услышишь ни одного ласкового любовного слова. И это называется супруги? Пишу, отчаявшись поговорить с ней напрямую о нашей интимной жизни. Не важно, читает она украдкой мой дневник или нет, буду писать так, как если б читала, буду разговаривать с ней посредством дневника...
Прежде всего хочу сказать, что страстно люблю ее – я и раньше не раз писал это, но, думаю, она сама знает, что я не лгу. Однако физически я не в состоянии соответствовать ее бурному темпераменту. В этом году мне исполняется пятьдесят шесть(ей – сорок пять), записывать себя в немощные старики вроде бы рановато, но с каких-то пор я стал в постели быстро утомляться. Если честно, сейчас мне хватает одного раза в неделю, а лучше раз в десять дней. Она же (ей претит откровенно говорить на эту тему), несмотря на лимфатический склад и слабое сердце, в постели обнаруживает болезненный пыл. Если что меня смущает и выбивает из колеи, так именно это. Моя вина, что я не в силах исполнять, как подобает, свой супружеский долг, но если б она, желая утолить свою неудовлетворенность (возможно, эти слова ее возмутят: «Неужто ты считаешь меня распутной?», но я пишу «если бы», я только делаю допущение), если б она пошла на сторону, я б этого не перенес. Уже одно только допущение наполняет меня ревностью. Но и ради собственного здоровья не лучше ли ей постараться обуздать свою болезненную похоть?. Меня тревожит, что год от года мои телесные силы стремительно убывают. С некоторых пор после соития я чувствую себя совершенно изможденным. Весь день потом вялость, в голове ни одной мысли... Но это не значит, что я не получаю удовольствия от половых сношений, напротив. Не надо думать, что я заставляю себя возбудиться из чувства долга и нехотя уступаю ее желаниям. Я страстно люблю ее, что бы ни преподнесла судьба. И здесь мне придется сделать признание, рискуя навлечь ее гнев. Есть у нее одно специфическое достоинство физического свойства, о котором она сама не догадывается. Не имей я в прошлом богатого опыта общения с другими женщинами, вряд ли бы я оценил это и в самом деле редкостное достоинство, но в молодые годы я вел распутную жизнь, а потому могу утверждать со знанием дела, что она оснащена «аппаратом», которому позавидует любая женщина. Если б ее продали в публичный дом, вроде тех, которыми в старину славился квартал Симабара, она бы наверняка стала знаменитостью, ее бы осаждали толпы завсегдатаев, и все мужское население страны было бы от нее без ума. (Не надо бы сообщать ей об этом. Для меня лично невыгодно, чтобы она узнала. И все же, как она это воспримет – обрадуется, застыдится, испытает унижение? Может быть, внешне рассердится, но в глубине души возгордится?) Одна мысль об этом ее достоинстве способна возбудить во мне ревность. А что, если другой мужчина пронюхает о нем, да еще узнает, что я не вполне соответствую сокровищу, дарованному мне судьбой? Что тогда? Эти мысли меня угнетают, я чувствую свою вину и мучаюсь угрызениями совести. Ну и конечно, я всеми известными способами пытаюсь себя возбудить. Например, прошу ее, чтобы разжечь мой любовный пыл, поцеловать меня в плотно сомкнутые веки. Или наоборот, стараюсь расшевелить ее – она любит, когда я целую ее в подмышку, – и тем самым возбуждаю себя. Однако даже таким просьбам она уступает крайне неохотно. Ей, видите ли, противно прибегать к подобным «противоестественным ухищрениям», она признает лишь ортодоксальную фронтальную атаку. Напрасно я доказываю, что в «ухищрениях» залог того, чтобы фронтальная атака прошла успешно, она упрямо блюдет «приличную женщине скромность», не соглашаясь отступить от нее ни на шаг. Зная, что я фетишист женских ножек, зная, что ее ноги дивно красивы (не поверишь, что онипринадлежат сорокапятилетней женщине), нет, именно поэтому она старается, чтобы я видел их как можно реже. Даже в середине лета, в самую жару, она не снимает носков. Когда я умоляю позволить мне поцеловать ступни ее ног, она не желает и слушать, говоря: «Какая пакость!», или: «Не смей ко мне прикасаться!» В результате я становлюсь совсем ни на что не годным... Мне немного стыдно, что в первый же день нового года я разразился жалобами, но мне необходимо было выговориться. Завтра наступает ночь, когда супруги по обычаю соединяются в первый раз в новом году. И ей с ее ортодоксальными взглядами придется подчиниться ежегодной традиции и неукоснительно соблюсти освященный древностью ритуал.
Дневник Жены [2]
–
4 января
Сегодня произошло странное событие. Я уже дня три не убиралась у мужа, поэтому днем, воспользовавшись тем, что он пошел прогуляться, поднялась в его кабинет прибраться. На полу перед книжным шкафом, на котором стояла вазочка с нарциссом, лежал ключ. Возможно, это еще ничего не значит. Но трудно вообразить, чтобы муж беспричинно, просто по рассеянности оставил ключ на видном месте. Муж человек крайне внимательный к мелочам и за все годы, что он ведет дневник, ни разу не ронял ключ... Разумеется, я давно знаю про его дневник, для меня не секрет, что он запирает его в ящике маленького стола и прячет ключ между книгами в шкафу или под ковром. Но также мне известна разница между тем, что знать позволено и чего знать не следует. Я знаю лишь, где лежит дневник и где спрятан ключ. Но у меня никогда не возникало соблазна открыть дневник и заглянуть внутрь. И я могу только сожалеть, что муж настолько мнителен и должен запирать дневник и прятать ключ, чтобы чувствовать себя спокойным... Почему же сегодня он бросил ключ на виду? Или его умонастроение переменилось настолько, что он самолично подбивает меня заглянуть в его дневник? Рассудив, что я откажусь читать, если предложить мне напрямую, он как бы говорит: «Если хочешь, прочти тайком, вот тебе ключ»? Неужто он не догадывается, что я давно знаю, где спрятан ключ? Или хочет сказать: «Отныне я негласно признаю, что ты читаешь мой дневник, но буду по-прежнему делать вид, что мне это неизвестно»?..
2
Дневник жены написан азбукой хирагана – слоговой азбукой.
Впрочем, мне все равно. Что бы он там ни думал, я ни за что не стану читать его дневник. Не хочу переходить границу, которую сама же для себя установила, и лезть в его мысли. Насколько я не люблю открывать свою душу, настолько же нет у меня охоты копаться в потемках чужой души. К тому же, раз он навязывает мне свой дневник, там наверняка нет ни слова правды, да и вообще, что бы он в нем ни написал, вряд ли это придется мне по вкусу. Муж вправе писать и думать все, что ему заблагорассудится, но ведь и я тоже. С этого года я начинаю вести свой дневник. Но не допущу оплошности, чтобы муж о нем пронюхал. Я пишу дневник, когда мужа нет дома, и прячу в таком месте, о котором ему не догадаться. Меня потянуло вести дневник еще и потому, что я получаю ни с чем не сравнимое удовольствие от чувства превосходства над мужем, ведь я знаю, где находится его дневник, а он даже не подозревает, что я веду свой...
Позавчера справили новогодний ритуал... Ах, как же стыдно писать о таких вещах! Покойный отец в свое время часто твердил мне: «Блюди себя не за страх, а за совесть!» Если бы он знал, о чем я пишу, как бы он переживал мое нравственное падение!.. Муж, как обычно, достиг вершины блаженства, а я, тоже как обычно, осталась неудовлетворенной. Оттого и чувствовала себя после ужасно несчастной. Муж стыдится ослабления своих физических сил и всякий раз просит прощения – и в то же время обвиняет меня в излишней холодности. Под холодностью он подразумевает то, что, несмотря на мою, как он выражается, «феноменальную энергию», несмотря на мою болезненную ненасытность, я веду себя в постели слишком «деловито», «банально», «формально», не внося никакого разнообразия. Во всем другом пассивная и робкая, я, мол, только в одном этом проявляю активность и тем не менее на протяжении двадцати лет отдаюсь ему одним способом, в одной и той же позиции. Он же, со своей стороны, никогда не упускает моих безмолвных вожделений, чуток к самым неприметным проявлениям моего желания и мгновенно улавливает, чего я хочу. Но не потому ли, что он так панически боится моих непрестанных притязаний? Он считает, что я слишком утилитарна, бесчувственна. Он говорит: «Ты и вполовину не любишь меня, как я люблю тебя». «Ты, – говорит он, – смотришь на меня просто как на орудие, причем орудие не слишком совершенное! Если ты любишь меня по-настоящему, ты должна проявлять больше страсти, ты должна отвечать всем моим прихотям!»; «Половина вины за то, что я не могу тебя полностью удовлетворить, лежит на тебе! Если бы ты постаралась возбудить мой пыл, ты бы увидела, на что я способен. Но ты пальцем о палец не ударишь, делаешь все по-своему, не разделяя моих усилий, несмотря на свой зверский аппетит, ты сидишь за столом, сложа руки, и ждешь, когда тебе все принесут на блюдечке». Он обзывает меня холоднокровной, злобной самкой.
И надо признать, его мнение обо мне не лишено оснований. Но ведь патриархальные родители с детства воспитывали меня в том духе, что женщина во всем должна быть стороной пассивной и не смеет ни при каких обстоятельствах навязывать мужчине свои желания. Я вовсе не бесчувственна, но женщина моего склада глубоко прячет свои чувства и не позволяет им вырваться наружу. Более того, если б я дала вырваться чувствам наружу, они бы тотчас испарились. Муж не хочет понять, что страсть во мне тлеет подспудно, не взметает ярким пламенем... Последнее время я часто думаю, не был ли наш брак ошибкой. Может, для меня бы нашлась более подходящая половина и для него тоже. Слишком во многом наши сексуальные вкусы расходятся. Я вышла замуж бездумно, по воле родителей, и до недавнего времени жила с убеждением, что так оно и должно быть между супругами, и только сейчас я понимаю, что мне достался самый не подходящий в сексуальном отношении партнер. Поскольку он мой законный супруг, ничего не поделаешь, надо терпеть, но иногда при виде его меня начинает подташнивать. Да и это ощущение возникло не вчера, так было с самой первой ночи после свадьбы, ночи, когда я впервые разделила с ним ложе. Я и сейчас отчетливо помню, как во время того давнего свадебного путешествия, ночью, ложась в постель, я увидела, как он снимает очки, и в тот же миг меня затрясло. Все, кто постоянно носят очки, без очков выглядят немного странно, но лицо мужа поразило меня своей синюшной бледностью, как у мертвеца. И это лицо он чуть не вплотную приблизил ко мне, буравя меня взглядом. Естественно, я тоже уставилась на него, но при виде этой гладкой, с оловянным глянцем кожи я вновь содрогнулась. Я разглядела под носом и вокруг губ тонкие волоски усов, которых днем не замечала (он принадлежит к типу волосатых мужчин), и мне стало еще гаже. Я впервые видела лицо мужчины на таком близком расстоянии, может быть, в этом причина, но и по сей день мне делается не по себе, если я долго гляжу при ярком свете на лицо мужа. И чтобы не видеть его лица, я спешу погасить лампу у изголовья, а мужу, напротив, именно в это время надобен свет. Он так и норовит рассмотреть меня всю, елозя взглядом по моему телу. (Я почти никогда не поддаюсь его домогательствам, но он так настойчиво умоляет показать хотя бы ноги, что поневоле приходится уступить.) У меня нет опыта ни с кем, кроме мужа, но неужели все мужчины такие назойливые? Неужели все мужчины падки на эти гнусные, липкие, никчемные игрища?
Дневник Мужа
–
7 января
...Сегодня впервые в новом году зашел Кимура. Я читал «Святилище» Фолкнера, поэтому, обменявшись с ним приветствиями, вскоре поднялся в кабинет. Некоторое время Кимура разговаривал с женой и Тосико в гостиной, потом в четвертом часу они втроем отправились в кинотеатр на «Сабрину». Около шести вернулись, и Кимура разделил наш семейный ужин. Разговор затянулся до девяти часов. За ужином мы все, кроме Тосико, выпили по чуть-чуть коньяку. Мне кажется, в последнее время Икуко стала больше пить. Я сам приучил ее к спиртному, но ей сразу это пришлось по вкусу. Когда предлагают, она пьет с удовольствием и довольно много. Пьянеть она, конечно, пьянеет, но перемогая себя, так что обычно со стороны ничего не заметно. Этим вечером Кимура налил ей аж две с половиной рюмки. Но никаких признаков опьянения, только немного побледнела. Мы же с Кимурой, напротив, раскраснелись. Кимурапить не силен. Он даже слабее моей жены. Не впервые ли ей нынче вечером наливал не я, а другой мужчина? Кимура вначале предложил Тосико, но она отказалась: «Я не буду. Налей лучше маме». Я уже давно подмечаю, что Тосико вроде как избегает Кимуру, но возможно, и она почувствовала, что его больше влечет к матери, чем к ней? Поначалу я думал, что во мне говорит ревность, и старался выбросить эти мысли из головы, но, скорее всего, так оно и есть. Вообще-то жена не слишком любезна с гостями, особенно с мужчинами, но Кимуру неизменно привечает. Никто из нас не произнес этого вслух, но Кимура очень похож на Джеймса Стюарта. А между тем я знаю, что жена без ума от этого актера. (Не пропускает ни одного фильма с его участием.) Кстати, я сам ввел Кимуру в наш дом в качестве будущего жениха Тосико и велел жене потихоньку присматривать за ними. Так, собственно, они и познакомились. Но, кажется, Тосико не проявляет к Кимуре особого интереса. Во всяком случае, она делает все, чтобы не оставаться с ним наедине, в гостиной они почти всегда втроем с Икуко, и, собираясь идти в кино, Тосико непременноприглашает мать. «Твое присутствие все портит, – говорю я ей, – дай им побыть вдвоем», но Икуко не соглашается – ведь она мать и обязана следить за дочерью. «Твои понятия устарели. Надо доверять детям», – говорю я. «Согласна, но Тосико сама просит меня составить им компанию». Если это так, то не потому ли, что Тосико, прознав, что мать влюбилась в Кимуру, взяла на себя роль посредницы? Не могу отделаться от смутного ощущения, что жена с Тосико в сговоре. Может, жена сама этого не осознает, может, и вправду ее цель – уберечь молодых от необдуманных поступков, но трудно не заметить, что она неравнодушна к Кимуре...
Дневник Жены
–
8 января
Вчера вечером я была пьяна, а муж совсем опьянел. Он назойливо приставал ко мне, чтобы я поцеловала его в веки, чего давно уже не было. Меня так развезло от коньяка, что я безвольно уступила. Все ничего, если б я невзначай не взглянула на его лицо без очков. Отвратительное зрелище! Целуя его в веки, я обычно зажмуриваю глаза, но прошлой ночью я их приоткрыла. Лицо с оловянно лоснящейся кожей нависало надо мной, огромное, точно с широкоформатного экрана. Меня всю затрясло. Я чувствовала, что бледнею. К счастью, муж сразу нацепил очки, как обычно, чтобы пялиться на меня... Я, ни слова не говоря, погасила торшер, стоящий у изголовья. Муж протянул руку, пытаясь повернуть выключатель. Я отставила торшер подальше. «Ради всего святого, покажи еще разок, ради всего святого!..» – муж в темноте пытался нашарить торшер, но у него ничего не вышло... Не припомню столь продолжительных объятий.
Я яростно ненавижу мужа и столь же яростно люблю. В интимной жизни у нас разлад, но для меня это еще не причина, чтобы полюбить другого. Не в моем характере изменять привитым мне старомодным принципам супружеской верности. Меня несколько смущают его навязчивые, извращенные ласки, но я не могу не видеть, как страстно он меня любит, и чувствую себя обязанной хоть как-то его отблагодарить. Ах, будь у него прежние силы... Не понимаю, почему он так сдал? Если верить ему, всему виной я, моя ненасытная похоть, заразившая его и вынудившая утратить умеренность. Женщине, говорит он, все нипочем, а мужчина в любви работает головой, и это не может не отражаться на его физическом состоянии. Мне стыдно слышать о себе такое, но должен же он понять, что похоть у меня в крови, и ничего с этим не поделаешь. Если он действительно меня любит, пусть из кожи вон лезет, чтобы доставить мне удовлетворение. Одно только он должен усвоить: я не выношу этих его излишних, гнусных ухищрений: на мой вкус, подобные выкрутасы не только бесполезны, но, напротив, портят настроение, по своему складу я бы предпочла сочетаться тишком, по старинке, запершись в темной, глухой спальне, зарывшись поглубже в перины, не видя друг друга... Какое ужасное несчастье, когда вкусы супругов так решительно расходятся, и неужели нам никогда не найти взаимопонимания в этом?..