Ключ
Шрифт:
Брат и сестра обошли лежащую, словно на пляже, матушку, и заглянули, куда она им велела.
— Здесь что-то застряло! — объявила Мегги.
— Огги, сможешь вытащить? — спросила драконесса-мама.
— Легко! — хвастливо ответил Огнеплюй, поплевал на ладони и ухватился за странную занозу, засевшую между зубцами в мамином спинном гребне.
Однако это оказалось совсем нелегко. Огнеплюй напрягал могучие мускулы, кряхтел, ругался сквозь зубы, но неразличимый в темноте предмет, никак не поддавался. В конце концов, он забрался на материнский хвост, ухватился обеими руками за подобие какой-то конической трубки, и потянул так, что глаза у него чуть не вылезли из орбит!
Раздался хруст, драконесса ойкнула, а её сын взвился в воздух, как распрямившаяся пружина и улетел в ближайшие кусты!
— Мама, тебе больно? — воскликнула Мегги, (по-прежнему шёпотом).
— Нет, щекотно! — ответила большая драконесса. — Как-то непривычно, что этой штуки там больше нет.
— Интересно, почему это никто не интересуется, больно ли мне? — проворчал Огнеплюй, выбираясь из кустов.
— Это меч? — спросила Мегги, разглядывая широкий клинок почти два локтя длиной, который он держал в руках.
— Нет, это раннелемурийский наконечник копья, — пояснила мама. — Мне его оставил один очень решительный герой. Этакий проторыцарь. Храбрый, но костлявый и со странным привкусом. Почему он решил, что меня можно убить, воткнув копьё мне в задницу, я так и не поняла. Эх, давно это было! Ещё до того, как я встретила вашего папу.
— Но зачем он нам? — удивилась Мегги.
— Присмотритесь к нему повнимательнее.
Они присмотрелись.
— Ба! — воскликнул Огнеплюй.
— Ранние лемурийцы не знали иного металла, кроме золота, — пояснила мама. — Поэтому он и сохранился. Но по той же причине он застрял, не проникнув сквозь мои пластины. Золото не бронза, а тем более не сталь, иначе тот парень мог бы наделать мне неприятностей. Оно сохраняется без изменения уйму времени, но плохо работает в качестве клинка. Я даже вытаскивать не стала это копьё — не мешает, а смотрится круто! Есть чем прихвастнуть перед парнями. Ваш папа, тот вообще глаз отвести не мог от этой пирсухи! Потом древко обломалось, и даже обломок рассыпался, а про наконечник я почти забыла. Он потянет килограмма на три, а если удастся доказать его древность, то цена удесятерится.
— Ух, ты!
— Пользуйтесь на здоровье!
Драконесса поднялась и расправила крылья, затмившие звёзды.
— Передавай привет папе!.. — ляпнула Мегги, но тут же в испуге закрыла рот рукой.
— Лучше я скажу ему, что не нашла вас! — смеясь, ответила мама, и, подняв небольшой ураган, взмыла к облакам.
У Анджелики отлегло от сердца. Конечно, она не спала, и слышала весь их разговор до последнего слова, но боялась пошевелиться. Она знала, что друзья не дадут её съесть, даже собственной маме, но всё же… Тот, кто хоть раз побывал в пасти дракона, кого, словно виноградину сжимали между громадных зубов… Тот… Эх… В общем… Такого она никогда не забудет!
Глава 37
Быть взрослой дочери отцом — 3. Шифр
— Я не уверена, что поступаю правильно, но — вот!
Фоллиана выложила на стол средних размеров тетрадь в пергаментной серо-зелёной обложке, без каких-либо надписей и обозначений.
— Хм, нет ни порядкового номера, ни кода… — неодобрительно проворчал библиотекарь, разглядывая рукопись.
— О чём вы говорите, коллега? — возразил ему профессор Прыск. — Это же не часть библиотечного фонда, а личные записи, которые сеньор капитан намеревался держать при себе, не делая их достоянием широкого круга читателей. Но, давайте, наконец, посмотрим, что там внутри!
Тетрадь была сделана из толстой желтоватой бумаги, которая при хорошем обращении способна сохраняться веками. Практически, все листы её были исписаны ровным твёрдым почерком, говорившим о его владельце, как о человеке сильном, душевно и физически. А вот содержание записей опровергало представление о капитане Барбарусе, как о тупом служаке и бездушном головорезе. Да, это были стихи. Может быть среди утончённых ценителей поэзии они не получили бы высокую оценку, но всё же…
* * *
Я видел сон — в пустыне дикой,
Меж двух камней ручей пробился.
Поток хрустальный устремился
Средь острых скал к воде великой.
Но не достало ему силы,
Пробег он ровно семь саженей.
И поглотил его движенье
Сухой песок, как зёв могилы.
Но там, где пыль смочила влага
Проснулись к жизни три былинки.
Спрямили согнутые спинки
И потянулись ввысь с отвагой!
Росли и крепли дни и ночи
И каждый дал по восемь веток —
Раскидистых цветущих сеток,
Свободных от беды и порчи.
Их корни дерзко проникали
В земные тайные глубины,
Где вод подземные пучины
И царство мрака и печали.
Не думал путник прошагавший
Здесь год назад про это диво,
О доме, может быть, мечтавший,
Бросавший косточки от сливы…
* * *
Профессор Прыск и Библиотекарь переглянулись, Фоллиана пожала плечами.
— Немного тяжеловесно, но неплохо! — прокомментировал учёный крыс.
— Философская лирика, — констатировал Библиотекарь. — Но нам-то что с этого? Что всё это значит?
— Нда, пока ничего непонятно, — согласился профессор Прыск. — Ничего не остаётся, как читать дальше. Может быть, в остальных текстах встретим, м-м, хоть какой-нибудь намёк!
* * *
Спустилась ночь и в вышине
Зажглись созвездий миллионы,
Как грозных армий легионы
Они сверкают в вышине.
Средь них созвездие «Мечей»
Первейшее среди подобных