Ключ
Шрифт:
Впрочем, внешность её тоже не оставалась незамеченной. То тут, то там раздавались реплики — «Надо же какая красавица!», «Кто бы подумал, что Жлоб приведёт такого ангела?», «Теперь я точно знаю, что Святой Мик нас не оставил!»
Анджелика старалась не обращать на это внимание, но её самолюбие было польщено. И всё же приятное чувство, которое она испытывала от этих комплементов, не сравнится с тем восторгом, который снизошёл на неё, когда она почувствовала себя членом общины! А это случилось минут через десять после того, как Жлоб, (так звали её нового друга и заступника), представил её молящимся,
Не было ни одного недовольного голоса, ни одного равнодушного взгляда. Все были в восторге от её появления. Отовсюду слышались одобрительные возгласы, восклицания — «Добро пожаловать, сестра!» и «Будь счастлива под сенью Святого Мика!»
Жлоб проводил её на свободное место, (здесь молились сидя на полу, при этом стоять на коленях было необязательно), и сам постелил ей кусок старой мешковины. Когда она устроилась, поджав под себя ноги, к ней ещё долго оборачивались с улыбками и добрыми словами, пока не началась проповедь.
Первым делом священник, невысокий упитанный человек, одетый в такие же живописные лохмотья, в каких щеголял Жлоб, поприветствовал нового члена секты Святого Мика, то есть её — Анджелику. Ещё раз повторились восторги по поводу её появления среди тех, кто решил отринуть стяжательство и приобщиться к благодати. Священник особенно подчёркивал то, что девушка такой необыкновенной красоты, (Анджелика сидела пунцовая, как мак), нашла в себе силы отказаться от суетной мишуры, вроде дорогих нарядов, драгоценностей, косметики и так далее, и пришла в это святое место, как и подобает истинному адепту Святого Мика — в бедном платье и дырявых башмаках, что показывает насколько возвышена её душа!
Анджелику слегка уколола совесть, ведь она не отказывалась от «суетной мишуры», а просто у неё не было денег на то, чтобы всё это купить. Но она промолчала, не решаясь опровергнуть слова столь доброго и красноречивого священнослужителя.
Потом проповедник перешёл к описанию нескольких эпизодов из жития Святого Мика, делая при этом нравоучительные выводы, остроумно подходившие к какой-нибудь ситуации.
Анджелика не припоминала, чтобы падре Микаэль рассказывал о себе такое, но может быть, старый священник просто не счёл нужным упоминать об этих случаях своей жизни, когда бомжевал на улицах этого города?
Потом они пели какие-то гимны, смахивающие на лихие строевые песни. Потом ещё молились, а потом её пригласили на обед.
Ели во дворе из жестяных мисок. Анджелика не подозревала, что пустая несолёная каша с коркой хлеба и кружка чистой воды могут быть такими вкусными!
После трапезы обсуждались дела общины, в которых девушка мало что понимала. Потом ещё помолились, спели, после чего стали расходиться по домам, поскольку до вечерней службы было ещё далеко.
Анджелике уходить не хотелось. Ей было так хорошо здесь, с этими людьми, в этом светлом храме, посвящённом человеку, которого она знала и уважала совершенно искренне! Был или не был при этом падре Микаэль действительно святым, её не волновало ни в малейшей степени.
— Вы уходите, сестра?
Голос обратившегося к ней человека был незнакомым. Анджелика обернулась и увидела мужчину лет тридцати, худого, невыразительного и какого-то блёклого. Но он улыбался такой же светлой улыбкой, как и все вокруг. Девушка ответила, что уходит, не насовсем, и обязательно вернётся к вечерней службе.
— Сестра, если вы не заняты до вечера, то не хотите ли присоединиться к нашей группе, чтобы молиться вместе с особо продвинутыми адептами Святого Мика?
Анджелика собиралась вернуться в мотель, но теперь не представляла, что она там будет делать. Сидеть рядом со спящей Мегги? Нет, этого ей совершенно не хочется. И совсем не хочется отсюда уходить. Так почему бы не присоединиться к этой «продвинутой» группе?
— Хорошо, я буду с вами! — ответила она, предвкушая нечто особенное, но наверняка не менее приятное, чем то, что случилось с ней только что.
Выяснилось, что «продвинутая» группа собирается не здесь, а в молельном доме или точнее в квартире, которая находится неподалёку. Что ж, ладно — не здесь, так не здесь. Ведь она по-прежнему будет среди тех, кто встретил её, как родную!
Группа состояла из семи человек — четырёх мужчин и трёх девушек. Анджелика стала восьмой, сравняв счёт мужчин и женщин поровну. Когда уходили, она случайно встретилась глазами со Жлобом, который привёл её сюда. Странно, но во взгляде здоровяка читалось… разочарование! Почему бы это?
«Молельная квартира» располагалась в полуподвале и выходила окнами в пустынный двор. Внутри было чисто, но стоял какой-то странный запах. Некая смесь обычного запаха человеческого жилья с примесью то ли моющего средства, то ли каких-то благовоний.
Сначала, как и в храме, здесь была проповедь. Только сидели они не на мешковине, а на мягких, удобных, хоть и не новых матрасиках, покрытых какими-то пятнами.
Проповедник, тот самый, который пригласил Анджелику в «продвинутую» группу, разъяснял, что не только деяния, но и помыслы о стяжательстве любого рода, грешны, и призывал отдать делу Святого Мика «всех себя», не думая о выгоде для жизни своей!
Анджелика пока не понимала, что это значит, но даже не подумала возражать, так-как призывы — отдать тому или иному делу «всю себя», слышала с детства и точно знала, что это хорошо. И когда проповедник спросил у своего отделения общины, готовы ли присутствующие отдать «всех себя» высшей цели — делу Святого Мика, она вместе со всеми выразила на это решительное согласие!
Потом у них было «причастие». Причащались самодельным печеньем с оттиском какого-то профиля, видимо изображающего лик Святого Мика, и жидкостью в бумажных стаканчиках, в которой девушка с удивлением узнала колу. А вот после «причастия»…
После «причастия» было продолжение проповеди, перемежающейся с каким-то песнопением. Но теперь Анджелика воспринимала слова проповедника плохо. Кажется, он продолжал развивать тему о том, как надо отдавать себя ради всеобщего блага и прибавлял какие-то подробности по поводу того, как это лучше сделать.
Пение же вводило её в какой-то транс, больше напоминавший апатичный ступор. Откуда-то возникло равнодушие ко всему земному, в том числе к самой себе. Отдать себя? Да забирайте!
— Братья и сестры! — вещал голос словно издалека. — Пришло время, и пробил час! Возлюбим же друг друга и отрешимся от одежд, ибо нет между нами ничего тайного!