Ключ
Шрифт:
Правда, что это за фанатики выяснить так и не удалось, ведь до сих пор открыто выступающих врагов, у общины замечено не было. Но было решено, что эти злобные фанатики активно применяли какие-то психотропные и наркотические вещества, которые распыляли в воздухе. Именно этим объясняются массовые галлюцинации в виде драконов, восставших мертвецов, единорогов, прыгающих по крышам, а также золотых и прочих дьяволиц.
Многие тогда угодили в психушки, но по слухам подавляющее большинство из таких пострадавших выздоровели, с радостью отказавшись от своих заблуждений после общения с врачами и санитарами поближе.
Секта
«Открой людям душу и тело!», было их лозунгом. Если бы не последнее обстоятельство, то они бы точно завоевали сердца миллионов. А так, им разрешено было отправлять свои обряды и организовывать собрания только в закрытых помещениях, либо в удалении от крупных человеческих поселений.
В городах и сёлах им было предписано ношение минимума одежды, а потому их всегда можно было узнать по распущенным волосам, босым ногам и одеяниям, представляющим собой помесь сарафана и ночной рубашки.
А вскоре, то есть через год, люди и вовсе забыли о страшных и загадочных событиях потрясших город настолько, что это затмило даже историческое падение небоскрёба «Пирамида». А всё потому, что в стране состоялись выборы, которые сопровождались яркими дебатами, многочисленными шумными компаниями, потрясающими политическими разоблачениями и прочими интересными событиями!
В этой компании лидировала партия некоего сеньора Дульескони, человека кристально честного, обладателя безупречной репутации, очень располагающей внешности, тонкого ума, а к тому же наделённого особым остроумием и обаянием.
Кроме прочих положительных проектов, обещающих превратить жизнь граждан в земной рай, сеньор Дульескони выступил поборником поддержки грамотности и образования среди населения, а также добропорядочным покровителем общества Святой Ангелики.
Глава 102
Интермеццо Хранителя
«Сегодня!»
Он снял очки, отложил их в сторону и прикрыл усталые глаза рукой, отметив при этом, как она дрожит. «Сегодня». Он знал это с раннего утра, и, хоть не понимал, откуда пришло это знание, но сомнений не было — всё случится сегодня.
А что собственно должно было случиться? Этого он не знал, и если честно, не хотел знать. Страх ледяными щупальцами грубо сжал его сердце в четвёртом часу утра и не дал больше сомкнуть глаз ни на минуту, хотя впереди был ещё целый день перед ночной сменой. Но чувство страха стало уже настолько привычным, что он не обратил на него никакого внимания.
Иное дело, что вместе со страхом пришло осознание того, что всё завершится именно сегодня в ночь, в его смену, и на этом его миссия Хранителя закончится! (А вот хорошо это будет или плохо, чувства об этом молчали.) Именно это не дало ему спать даже теперь, когда был дан отбой, телевизор в холле выключен, последние больные выставлены с лестничных площадок, где сигаретный дым стоял коромыслом, а двери на лестницу между этажами закрыты.
Теперь, когда лампы в длинных коридорах были погашены через одну, что создавало
У него никогда не дрожали руки! Ни в морге, ни в залитых кровью операционных, ни после ночной смены, ни после продолжительного застолья с обильным возлиянием! Никогда! А сейчас они просто ходили ходуном, и он ничего не мог с этим поделать!
«Какой же я теперь врач?» — думал он, до боли стискивая собственные виски. — «Позвонить! Позвонить, во всём признаться, попросить подменить себя на эту ночь, а там видно будет!»
Но в то же мгновение он понял, что звонить он никуда не будет, что должен сделать всё сам, (что сделать?), что выдержать «это» придётся ему одному. Он с трудом подавил в себе желание обрушить оба кулака на крышку стола, медленно опустил ладони на раскрытый зачем-то журнал, и взглянул в коридор через полуоткрытую дверь кабинета. Всё тихо, только лампа дневного освещения на другом конце вдруг несколько раз мигнула, но затем снова засветилась ровным светом, мертвенно и тускло.
И вдруг он понял — «это» началось! Понял за несколько секунд до того, как из-за шкафа и вешалки для халатов хлынули потоки яркого зелёного света! (Но ведь там всё законопачено!) И, тем не менее, свет бил с такой силой, как будто в палате за заколоченной дверью включился мощнейший прожектор с зелёным стеклом!
Хранитель встал и напрягся, как стальная пружина. Он ещё не знал, что ему делать, но уже понимал, что сейчас от него понадобится что-то! Он ожидал удара. Могучего удара с той стороны, от которого опрокинется шкаф, упадёт сорванная с петель дверь, отлетят в сторону скамейка и вешалка! И тогда из палаты выйдет…
Удара не последовало. Вместо него раздался скрип и визг гвоздей медленно вытягиваемых из дерева. Лучи зелёного света при этом стали шире и… мягче! Хранитель вышел из своего кабинета в коридор и быстрыми шагами направился к заветной двери. В его руке был зажат гвоздодёр.
Правильно ли он поступает, он не знал, но страх куда-то делся, хотя сердце скакало, как бешенное, от желудка до горла! Подойдя ближе, он увидел, что тряпки, которыми он когда-то законопатил эту дверь, валялись у противоположной стены, как будто, что-то выдуло их из щелей! А вот сама дверь лишь слегка выступила за пределы рамы. То, что толкало её изнутри, похоже, вовсе не было могучим, и явно нуждалось в помощи, как слабый цыплёнок не способный разломать собственную скорлупу…
Не рассуждая, чем это может кончиться, Хранитель вставил в приоткрывшуюся щель гвоздодёр и резко рванул его, так, что дверь с треском распахнулась, а шкаф закрывавший её от посторонних глаз, наконец упал с грохотом от которого казалось, содрогнулись больничные стены!
«Вот сейчас начнут выглядывать из палат разбуженные пациенты, прибежит дежурная сестра…» — промелькнуло в голове Хранителя.
Но ничего этого не было. А было… Было такое от чего, видавший виды, врач отпрянул к противоположной стене коридора и, вжавшись в нее, выронил из ослабевшей руки гвоздодёр!