Ключи от рая
Шрифт:
Макс был очень весел и дружелюбен; он шепнул мне на ухо, что знает мой маленький секрет. Я не поняла, что он имел в виду. Может, он узнал, что я ездила в Дублин за противозачаточными таблетками, потому что не хотела забеременеть раньше, чем устрою библиотеку? Или узнал, что у матери Деклана и трех его коров-сестер очень трудные характеры и я иду на все, чтобы избежать встречи с ними?
Нет, оказалось, он знает, что я на самом деле не Малка и что я ни капельки не еврейка.
— У нас с Ривкой нет и никогда не будет секретов, — сказал он.
Почему-то я почувствовала себя чуть-чуть тревожно, что, конечно, было абсурдно. Из-за Макса не стоило
Мы с Ривкой продолжали некоторое время переписываться. Потом она стала звонить мне из офиса. Она сказала, что это проще, быстрее, надежнее. Это было, конечно, хорошо, но гораздо дороже. Я думала, что не осилю трансатлантические звонки. Но Ривка сказала, что это не имеет значения, она работает менеджером и может звонить сколько угодно. Она не думает, что я вообще смогу дозвониться ей из моих краев.
Наши длинные путаные письма кончились, но это не значило, что она от меня что-то скрывала, она сообщала мне все подробности своей, как выяснилось, изнурительной жизни. Ривка постоянно сидела на жесткой диете. Она всегда вела длинные разговоры, рассказывая, на какой прием она собирается, и объясняя, что ей нужно сбросить семь килограммов за две недели, чтобы влезть в платье. Она сказала, что чувствует постоянную усталость.
А я объясняла ей, как ужасны сестры Деклана и что меня канонизируют при жизни за то, что я не рассказываю ему, что за существа три его полоумных сестры.
— Ты будешь? — спросила она с интересом.
— Буду — что? — ответила я вопросом на вопрос.
— Будешь канонизирована при жизни? — спросила Ривка. Похоже, она действительно очень устала. Даже евреи должны понять, что это шутка и человек может быть причислен к лику святых только после смерти.
А потом у нас обеих одновременно начался кризис.
Кризис у Ривки был не такой уж серьезный, просто она отчаянно устала на какой-то конференции по туризму, проходившей в Мексике, и заснула в тот момент, когда все думали, что она переодевается к банкету, на котором должны были вручать Максу премию за его достижения, и ее пришлось будить, и она в суматохе прибежала и выглядела чудовищно. Макса чуть не хватил удар, и туристический бизнес и мексиканцев тоже чуть не хватил удар. Господи, можно было подумать, что началась третья мировая война.
По сравнению с тем, что произошло со мной, это были пустяки.
Моя очаровательная золовка решила, что она обязана рассказать Деклану, что именно она нашла в коробке с лекарствами в ванной, куда она якобы случайно заглянула. Бедный Деклан не знал, что эти таблетки, которые я принимаю, абортивные. Она так и сказала: они препятствуют зачатию и убивают зарождающееся дитя. Они не скажут об этом матери — она будет слишком потрясена, она может не выжить, услышав такое. Деклан был очень расстроен, что я таила от него это. Я ответила, что способность к деторождению — это мое дело, но он сказал: нет, это наше дело, и он примет это во внимание. Какое же доверие может быть в нашем браке в будущем, если я буду вести себя так замкнуто?
Отчасти я была согласна с ним, но, к сожалению, я этого не сказала: вместо этого я заявила, что его сестры — это свора назойливых гиен и что я ненавижу их почти с той же страстью, с какой ненавижу его мать. Это было неблагоразумно, и между нами надолго наступило охлаждение. Сестрицы самодовольно ухмылялись, я бросила таблетки в огонь, но Деклан сказал, что он не хочет ребенка насильно, поэтому мы перестали заниматься сексом, а сестры, похоже, догадывались об этом и ухмылялись еще гаже.
Итак, я проводила все больше и больше времени в поездках по горам с передвижной библиотекой, а Деклан — в разговорах о травяном хоккее и в поглощении пива у Каллагана в компании с этим ужасным Сканком Слэттери, и достойные времена все никак не наступали.
Я попыталась рассказать обо всем Ривке. Но она считала с некоторым на то основанием, что сестры Деклана были из лечебницы для наркоманов, и, хотя она пыталась понять, что произошло, она не понимала.
А я никак не могла понять, почему Ривка просто обязана ходить на все эти мероприятия, когда она так устает. Я знала, что она хотела объяснить, но ей не хватало слов.
Когда мы говорили по телефону, я продолжала ей советовать:
— Скажи ему, что ты очень устаешь.
А она советовала мне:
— Скажи ему, что ты очень сожалеешь.
Со временем Деклан вернулся на наше супружеское ложе. Было не так, как раньше, но было менее одиноко, и атмосфера в доме стала не такой тяжелой. Между тем Ривка нашла какие-то чудодейственные витаминные энергетические добавки, и, как ни странно, мы обе одновременно забеременели.
У нее родилась девочка, которую назвали Лидой, в честь матери Макса, и я надеялась, что у меня тоже будет девочка, и что мы назовем ее Рут, и они с Лидой станут настоящими друзьями. Деклан сказал, что это несколько натянутая идея и что во всяком случае он предпочел бы сына, который будет отстаивать честь графства в травяном хоккее.
Брендон, названный так в честь отца Деклана, родился на две недели позже Лиды. Теперь, поскольку Ривка больше не сидела в офисе, мы снова начали переписываться, обсуждая родовые схватки, кормление грудью, бессонные ночи и тонкие пальчики на ручках и на ножках. Похоже, мы завуалированно сообщали друг другу, что жизнь была не настолько хороша, какой могла бы быть.
Но мы никогда не писали об этом. Почему мы должны были сожалеть о чем-то? У нас были наши дети.
Я думаю, мне следовало бы заметить, как поздно стал приходить Деклан по вечерам, и при этом он совсем не был навеселе, хотя должен бы, если он проводил по четыре часа у Каллагана, и мне следовало бы обратить внимание на то, что Сканк Слэттери часто спрашивал меня, как там Деклан, что было странно, потому что, по словам Деклана, они каждый вечер встречались и пили вместе. Но я была очень занята с маленьким Брендоном, который был просто ангелочком. В рабочие дни я сажала начинающего ходить Брендона в фургон с передвижной библиотекой и разъезжала по маленьким поселкам, где встречалась с восхищенными читателями. Много внимания я уделяла тому, чтобы держать его подальше от его кошмарных теток.
Так шли месяц за месяцем. Мы по-прежнему приезжали навестить мать Деклана каждое воскресенье, каждый из нас привозил какое-нибудь блюдо, потому что здоровье ее шло на убыль. Она была счастлива видеть всех своих детей вокруг себя, и я не возражала против этого. Ривка часто присылала из Америки лекарства. В конце концов свекровь умерла, очень мирно, словно бы заснула.
Вечером после ее похорон Деклан очень спокойным голосом сообщил мне, что я должна знать, что он встречается с другой женщиной. Ее зовут Эйлен, она работает секретарем в школе, и в конце семестра они поедут в Англию. Брендону тогда было семь. Вполне взрослый для того, чтобы регулярно приезжать и видеть отца, мимоходом сказал Деклан. И добавил обнадеживающе, что Эйлен будет рада стать второй матерью для Брендона.