КНДР вчера и сегодня. Неформальная история Северной Кореи
Шрифт:
Партия Чхонъуданъ считалась независимой организацией, но поддерживала постоянные контакты с находившимся в Сеуле руководством секты Чхондоге, сторонников которой она объединяла. Руководство же это ориентировалось на лисынмановский режим и крайне негативно относилось к Северу. Именно в кругах сеульского руководства и возникла идея использовать партию Чхонъуданъ как орудие в борьбе с северокорейским режимом. 29 января 1948 г. на совещании руководства секты в Сеуле было принято решение организовать в Пхеньяне 1 марта, в годовщину произошедшего в 1919 г. антияпонского восстания, массовую демонстрацию под лозунгами создания общекорейского правительства, допуска в Северную Корею представителей Комиссии ООН и вывода с территории страны советских и американских войск. Эти лозунги полностью соответствовали тогдашней официальной позиции сеульского режима и находились в явном противоречии с требованиями Пхеньяна. Там же было подготовлено и соответствующие документы: официальное обращение вождей секты к единоверцам на Севере и письмо руководству партии Чхонъуданъ. В середине февраля оба эти документа были нелегально переправлены на Север. Доставка их была поручена 2 женщинам-связным, так как считалось, что они привлекут меньше подозрений.
17 февраля 1948 г. в Пхеньяне состоялось секретное совещание руководителей партии Чхонъуданъ. Большая часть их высказалась за то, чтобы в соответствии с решением Сеула провести демонстрацию. Особую позицию занял только сам основатель и руководитель партии Ким Даль Хен, который в то время был также заместителем председателя Президиума Народного собрания Северной Кореи. В своем выступлении на совещании он сказал, что демонстрация может привести к кровопролитию и массовым преследованиям сторонников Чхондоге и что письмо продиктовано полным незнанием сеульским руководством реальной ситуации на Севере. [161] По сути дела Ким Даль Хен был прав, хотя то, что известно об этом человеке, заставляет усомниться в том, что во время этих и последующих событий он руководствовался столь гуманистическими соображениями. Скорее Ким Даль Хен попросту стремился сохранить за собой то весьма привилегированное место, которое к тому времени ему уже дал новый режим.
Как бы то ни было, несмотря на колебания Ким Даль Хена, подготовка к демонстрации была начата. Она шла в глубокой тайне, однако все планы оппозиции были в конце концов сорваны предательством ее руководителя: 23 февраля Ким Даль Хен сообщил органам безопасности о планах выступления и помог им в аресте направленной из Сеула связной. С 25 по 28 февраля по всей территории страны были проведены массовые аресты всех сколь-либо заметных деятелей партии Чхонъуданъ. За эти 3 дня по южнокорейским (видимо, преувеличенным) данным было арестовано более 17 тысяч человек, в той или иной степени причастных или могущих быть причастными к планировавшемуся выступлению. Фактически в результате партия оказалась обезглавленной и ни о каком выступлении после этого уже не могло быть и речи. [162]
После событий марта 1948 г. партия Чхонъуданъ разделила судьбу Демократической: в результате интенсивных чисток из нее были изгнаны все неблагонадежные (с точки зрения северокорейского режима) элементы и она превратилась в чисто марионеточную организацию, совершенно лишенную политического лица и не способную ни к каким реальным самостоятельным действиям. Ким Даль Хен сохранил за собой пост ее руководителя и все связанные с ним привилегии, хотя едва ли он мог играть в пхеньянских коридорах власти какую-либо иную роль, кроме роли «свадебного генерала».
После разгрома легального аппарата и его подчинения руководству ТПК, ряд антикоммунистически настроенных активистов партии Чхонъуданъ предприняли попытку создать нелегальную организацию, которая бы объединила в своих рядах тех сторонников секты, которые не признавали северокорейского режима и стремились оказывать ему активное сопротивление. Эта организация получила название «Ренъухве» («Общество друзей добрых духов»). Ячейки общества занимались не только пропагандой, но и проводили боевые (скорее, террористические) операции. Особенно активной стала вооруженная борьба после начала Корейской войны, летом и осенью 1950 г. Например, только в уезде Чунъхва пров. Ю. Пхенъан, в котором местная организация «Ренъухве» пользовалась большим влиянием и отличалась особой воинственностью, боевиками было проведено 4 похищения оружия и военной формы, 5 нападений на полицейских или солдат и офицеров КНА (главным образом отставших от своих частей или прибывших домой на побывку), а также налет на уездный призывной пункт. В октябре 1950 г., во время наступления на этот район американских войск, боевики «Ренъухве» совершили налеты на воинские склады и правительственные учреждения и оказали поддержку наступающим. [163]
В то же время, несмотря на все усилия и некоторые успехи, сторонники и руководители «Ренъухве» не смогли развернуть в Северной Корее массового партизанского движения, которое было бы по своему размаху даже отдаленно похоже на то, которое коммунистам удалось организовать на Юге. Ночные убийства подвыпивших офицеров, которые были едва ли не самым распространенным типом боевых акций северокорейских оппозиционеров, разумеется, не идут ни в какое сравнение с масштабными операциями южнокорейских партизан-коммунистов, порою захватывавших целые уезды и ведших форменные сражения с правительственными частями.
Официальные же структуры партии Чхонъуданъ тем временем изо всех сил старались продемонстрировать новому режиму свою полезность. При этом Ким Даль Хен проявил немалое чутье и понял, что его партия нужна Пхеньяну в первую очередь для пропагандистской работы на Юге. 26 января 1949 г. во время встречи с известным советским дипломатом — полковником Игнатьевым Ким Даль Хен хвастался: «В ЦК Партии Чхонъуданъ Южной Кореи работают наши люди, деятельность которых направляет ЦК Чхонъуданъ Северной Кореи и лично я. От них я каждую декаду лично получаю донесение (достал и показал донесение). Вот такое донесение. В этом донесении пишется, что в ближайшем будущем районы Тайгу (Тэгу — А. Л.) и Бусан (Пусан — А. Л.) станут освобожденными районами. Далее просят средств… Средства для работы на юге мы направляем следующим образом: закупаем в Северной Корее золото и золотые вещи и реализуем их на юге Кореи. На это нам дал согласие Ким Ир Сен». [164] За этим рассказом хорошо, даже слишком хорошо чувствуется отчаянное стремление любой ценой доказать собственную нужность и значимость.
Любопытно, что через полтора месяца Ким Дон Дю — заместитель Ким Даль Хена — говорил о влиянии партии в Южной Корее куда менее категорично, хотя тоже подчеркивал, что такое влияние существует. Впрочем, десятилетие спустя и сам Ким Даль Хен признавал, что в 1949 году он отнюдь не контролировал всю деятельность сторонников религии Чхондоге на Юге. В 1956 г., вспоминая о предвоенной обстановке, он сказал, невольно опровергая собственные высказывания семи-восьмилетней давности, о которых сам, скорее всего, давно забыл: «Имевшиеся до 1950 г. НЕБОЛЬШИЕ (выделено мною — А. Л.) связи с югом полностью были прерваны войной». [165]
К началу войны обе некоммунистические партии уже находились под жестким контролем. Во главе одной из них стоял тайный член Трудовой партии Цой Ен Ген, многие из заметных фигур в окружении которого тоже нелегально состояли в ТПК. Степень проникновения «агентов влияния» в партию Чхонъуданъ была, видимо, несколько ниже, но и там их, кончено, хватало. Немалое количество осведомителей действовало на всех уровнях. Почта партийных организаций и их руководителей перлюстрировалась молодой корейской тайной полицией. Кстати сказать, с перлюстрацией корреспонденции связан один забавный и показательный эпизод, произошедший на рубеже 1948 и 1949 г. и отраженный в материалах советского посольства. При перлюстрации почты в провинции Северная Пхенъан не успевшие еще набраться опыта сотрудники тайной полиции нечаянно заменили содержимое вскрытых пакетов, так что руководители местного отделения Демократической партии и партии Чхонъуданъ получили документы друг друга. Тогда руководители относительно более независимой партии Чхонъуданъ предложили Демократической партии совместно направить в адрес правящей Трудовой партии протест против проверки ее сотрудниками партийных документов на почте. Но в ответ деятели Демократической партии (возможно, тайные члены ТПК) заявили, что поскольку не установлено, кто именно проверял эти пакеты, то они не считают нужным предъявлять протест. [166]
Тем не менее, с началом войны репутация «непролетарских» партий как не слишком надежных подтвердилась. Это было неизбежно, ибо вступление в какую-либо из этих партий, с одной стороны, показывало, что человеку отнюдь не безразлична политика, а с другой — ясно говорило, что он отнюдь не согласен с линией властей и правящей Трудовой партии. Разумеется, центральные органы обеих партий во время осеннего отступления были эвакуированы на север, в район китайской границы (штаб-квартира Демократической партии располагалась в г. Канге) и там принимали некоторое участие в пропагандистских акциях пхеньянских властей, но вот рядовые члены и, особенно, низовые активисты этих партий очень часто выступали на стороне Сеула. В результате значительная их часть во время отступления южнокорейских войск зимой 1950-51 гг. ушла на юг. Кроме того, когда на территории, вновь оказавшейся под контролем Севера, в 1951 г. была проведена перерегистрация членов Демократической партии, многие из них больше не встали на учет. В результате численность партии существенно сократилась и к концу войны не превышала 10 тысяч человек. Абсолютно аналогичная картина наблюдалась и в партии Чхонъуданъ. [167]