Книга 2
Шрифт:
Кто сказал, что земля не поет,
Что она замолчала навеки?
Нет, звенит она, стоны глуша, Изо всех своих ран, из отдушин, Ведь земля - это наша душа, Сапогами не вытоптать душу. Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она затаилась на время.
Все ушли на фронт
– ---------------
Нынче все срока закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, Надпись: "Все ушли на фронт".
За грехи за наши нас простят, Ведь у нас такой народ, Если родина в опасности, Значит
Там год за три, если бог хранит, Как и в лагере зачет, Нынче мы на равных с вохр-ами, Нынче всем идти на фронт.
У начальника Березкина ох и говор, ох и понт, И душа крест-накрест досками, но и он попал на фронт. Лучше б было сразу в тыл его, только с нами был он смел, Высшей мерой наградил его трибунал за самострел.
Ну а мы, все оправдали мы, Наградили нас потом, Кто живые - тех медалями, А кто мертвые - крестом.
И другие заключенные Пусть читают у ворот Нашу память застекленную, Надпись: "Все ушли на фронт".
Каждый четвертый
– --------------
После победы стало светло, Били салюты гордо, Но не сидел за победным столом, Каждый четвертый.
Я иду, ты идешь, а он не идет,
Он - мертвый.
Я пою, ты поешь, только молчит
Каждый четвертый.
Долго вдовы ждали мужей, Матери ждали своих сыновей, Не знали они, что мертвый Каждый четвертый.
Помним потери двойные сейчас,
Счет этот помним несчетный,
О, как нам не хватает вас,
Каждый четвертый.
Я иду, ты идешь, а он не идет, Он - мертвый. Я пою, ты поешь, только молчит Каждый четвертый.
Сухари
– ----
Сто раз закат краснел, рассвет синел, Сто раз я клял тебя, песок моздокский, Пока ты жег насквозь мою шинель И блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах, хрустели
А мы шинели рваные расстелем
И ну жевать. Такие сухари.
Их десять лет сушили, не соврать, Да ты еще их выбелил, песочек... А мы, бывало, их в воде размочим И ну жевать, и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина.
Пируем - и солдаты и начальство...
А пули? Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать - война.
Десантная
– -------
Парашюты рванули и приняли вес, И земля всколыхнулась едва. А внизу дивизии "Эдельвейс" И "Мертвая голова".
Автоматы выли, как суки в мороз,
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце на стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал господь:"Эй вы, ключари, Откройте ворота в сад. Даю приказ - от зари до зари В рай пропускать десант".
Сказал господь: "Вон Гошка летит,
Балагур он и атаман.
Череп пробит, парашют пробит,
В крови его автомат.
Он грешниц любил, а они его. Грешником был он
Отдай, Георгий, знамя свое,
Серебрянные стремена.
Пока этот парень держит копье,
В мире стоит тишина".
Он врагам отомстил и лег у реки, Уронив на камень висок. И звезды гасли, как угольки, Падая на песок.
Вот бой отгремел, но невеста не спит,
Счет потеряла дням.
А мертвое солнце все топчет зенит
Подковами по камням.
На войне как на войне
– -------------------
Бросьте скуку, как корку арбузную. Небо ясное, легкие сны. Парень лошадь имел и судьбу свою Интересную - до войны.
Да, на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, по всей вселенной
Он лихо ездил на коне,
В конце весны, в конце весны,
Последней, довоенной.
Но туманы уже по росе плелись, Град прошел по полям и мечтам. Для того, чтобы тучи рассеялись, Парень нужен именно там.
Да, на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, по всей вселенной,
Он лихо ездил на коне,
В конце весны, в конце весны,
Последней, довоенной.
Песня о погибшем летчике
– ----------------------
Всю войну под завязку я все к дому тянулся, И хотя горячился, воевал делово. Ну, а он торопился, как-то раз не пригнулся, И в войне взад-вперед обернулся, за два года всего ничего.
Не слыхать его пульса с сорок третьей весны, Ну, а я окунулся в довоенные сны, И гляжу я, дурак, но дышу тяжело. Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло.
Я за пазухой не жил, не пил с господом чая, Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол, Но мне женщины молча намекали, встречая: Если б ты там навеки остался, может мой бы обратно пришел.
Для меня не загадка их печальный вопрос, Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось. Мне ответ подвернулся:"Извините, что цел, Я случайно вернулся, вернулся, ну, а он не сумел".
Он кричал напоследок в самолете сгорая: "Ты живи, ты дотянешь", - доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле самого рая, Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул,
Встретил летчика сухо райский аэродром, Он садился на брюхо, но не ползал на нем, Он уснул - не проснулся, он запел - не допел, Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Я кругом и навечно виноват перед теми, С кем сегодня встречаться я почел бы за честь. Но хотя мы живыми до конца долетели, Жжет нас память и мучает совесть, у кого она есть.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы В нашей жизни короткой, как бетон полосы. И на ней, кто разбился, кто взлетел навсегда. Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.