Книга 3. Дом с фиалками
Шрифт:
… В посёлке отключилось электричество. Ждали, что дадут к вечеру. Не дали и к утру, и к вечеру следующего дня. Пытались дозвониться к коммунальщикам. И раньше связь была плохая, а тут вообще глухо погрузились в зону вне доступа.
Стояла жара, и это была катастрофа. Поливать огороды нечем – насосы умерли. Для питья цедили воду из родника. У всех дружно потекли морозильники. Татьяна отыскала на веранде примус. Бросилась варить из раскисшей ягоды – варенье, из размороженных овощей – икру.
Как назло, занятые оптовой торговлей Татьянин муж с братьями Тыценко накануне уехали в соседнюю область на базу. Раньше той недели обратно не ждали. У соседей Ночёвкиных внедорожник не на ходу. Авдеевы только-только продали машину – новую ещё не купили. Автобусы до посёлка не ходят – дорога на ремонте…
Зато под вечер объявился безногий Спиридон, с оказией уехавший в город за пенсией ещё два назад – и пропавший. У барака его сбросило социальное такси – списанный «рафик» с облезлым красным крестом на боку. В прямом смысле сбросило – круто развернулось и прытко умчалось, будто от кого спасаясь.
Из города Спирька обычно прибывал наклюкавшись в зюзю – а тут ни в одном глазу. Позеленелый, с вытаращенными безумными глазами, с трясущейся челюстью. В углу небритого рта приклеилась, присохла забытая, наверно, ещё с города папироска.
Измученные неопределённостью поселковые женщины заслышали шум машины. Перебороли соседскую, классовую, социальную неприязнь, вышли к бараку. Вокруг Спирьки клубился барачный люд, находящийся в разной степени алкогольного опьянения и похмелья. Покачивался, помалкивал, тяжко тряс сальными нечёсаными башками, со скрипом ворочал мозгами. Переваривал привезённую Спирькой из города дикую, невероятную, чудовищную новость.
Спирька оглянулся на подошедших «чистых» поселковых женщин. Глухо повторил, облизнув чёрные треснувшие губы:
– Революция.
– Что-о-о-о?!! Какая… Революция?!
– Переворот. Социальный взрыв. Учебник истории читали? Экспроприация экспроприаторов. Мир хижинам, война дворцам. В руках восставших почта, телеграф, мосты. Мобильная связь. Электричество везде вырубили. Страх, что в городе делается. Мясорубка. Спасибо, кореш на «рафике» подбросил.
С торжеством оглядел вытянувшиеся лица. Охлопал, ощупал пиджак, весь в чём-то сохлом, чёрно-красном. С отвращением поскрёб:
– Кровь. Не моя. Женщину одну из мерседеса вытащили… Беременную не пожалели. Что делается. Ох, зверь народ. До ручки довели, – он безуспешно пытался разжечь погасшую папиросу – дрожали, ходили ходуном пальцы. – На выезде из города затор. Люди, кто зажиточней, бегут. А на выезде мужики шалаш, вроде КПП, устроили. Шмонают всех, даже грудничков раскутывают. Рыжьё, цацки вытрясают. Которые противятся, тех это… Сразу в расход. Машины отгоняют и жгут. Мы с корешем отъезжали: зарево, дымина чёрный до неба…
– Тань… Открой,
Тётя Жанна Ночёвкина проскользнула в дом. Зашептала так тихо, что Андрейка едва слышал. Тётя Жанна говорила, что Эдик кое-как подлатал машину, и там имеется строго пять посадочных мест. Сами Ночёвкины, свёкор со свекрухой. Татьяна посадит Андрейку на колени. В багажнике овчарка Альма, которой вкололи снотворное.
Пускай Татьяна берёт документы и минимум носильного, необходимого («Ну ты понимаешь»). На себя тёплую одежду. Собираться в величайшей тайне. Не зажигать огня, не привлекать внимания соседей («Такая ситуация. Каждый сам за себя»).
Андрейка испытывал жуть и одновременно восторг, как во время грозы. Старательно подыгрывал маме: говорил шёпотом, ходил на цыпочках, как в шпионской игре. Сердчишко колотилось. Мама на пороге оглядела с любовью устроенную новенькую прихожую. Всхлипнула, заткнула рот узлом.
К соседям шли огородами. Андрейка в темноте тайком растопыренными пальцами, как гребешком, провёл по вьющейся гороховой поросли. Урвал несколько хрупких прохладных стручков – они у Ночёвкиных самые сладкие.
Тётя Жанна зашипела на маму:
– Рожала там, что ли?! Давайте размещайтесь быстрее.
Андрейка угодил во что большое, мягкое: в живот бабки Ночёвкиной. Бабка его неприязненно стряхнула, как таракашку. Машина в тишине зафырчала так громко, так что все вскрикнули и набросились на дядю Эдика. Выехали со двора и с выключенными фарами мягко двинулись по тёмной улице – тоже будто на цыпочках.
От дома Авдеевых отделились две тени, большая и малая. Бросились наперерез машине. Андрейка узнал тётю Юлю Авдееву с дочкой Снежанкой, его подружкой по играм. Дядя Эдик как-то странно замычал, объезжая их, круто вильнул и наддал газу.
Осталось выехать из бетонной ограды, проехать мост, выскочить на шоссейку. А там с ветерком помчаться к папе и дядям Тыценко. У них грузовики, вездеход и травматические пистолеты. Они охотники и метко стреляют. В глухом лесу у них есть сторожка, припасы, и папа обязательно что-нибудь придумает.
Из ворот выехали беспрепятственно. Но перед мостом машина на всём ходу вдруг дёрнулась, завертелась как дура. Взвыла, ткнулась в кювет и заглохла.
– Приехали! – весело заключил молодой женский голос снаружи. – Давай вылазь… Смыться надумали, буржуи хитрожопые. Не вышло!
Это была Верка. Но какая нарядная Верка! На ней была кожаная мини-юбка, которую Андрейка видел на тёте Ларисе Тыценко. ТётиЛарисины бриллиантовые серёжки болтались в Веркиных ушах. Просто так тётя Лариса юбку и серёжки никому в жизнь бы не отдала. Что стало с бедной тётей Ларисой?!
Беглецы топтались на дороге. Сразу стало понятно, что остановило машину. Поперёк дороги между деревьев был натянут трос. Бабка Ночёвкина никак не могла выбраться и хныкала, что у неё сахарный диабет и давление.