Книга бытия
Шрифт:
— Помиримся! Он уже приходил просить прощения — его испугала моя голодовка. Но я хотела его покрепче помучить. Он хороший мальчик, Вова.
— Он согласится с тем, что вы станете актрисой?
— А куда он денется? Он же любит меня. И я его люблю. Он был лучше всех в школе — на других девочек и не смотрел. На выпускном вечере мы твердо решили пожениться, пошли в учительскую и поцеловались. Он сказал, что этот поцелуй будет залогом верности на всю его жизнь. Я тоже пообещала быть ему верной.
— А недавно прогнали за то, что ему не нравится жена актриса! И
Нора нахмурилась.
— Очень крепкая! Я же не перестала его любить. И он пусть меня любит. Но мешать мне уйти в театр он не должен. Я не разрешу ему мной командовать.
У Конного базара, на котором давно не было коней — только немногочисленные старушки с морковкой и помидорами, Нора вдруг остановилась.
— Мы забрались слишком далеко — вам надо возвращаться. Так мы до самого моего дома дойдем.
— Ну, раз уж мы сюда забрели — пошли до конца. Мы миновали пустые ряды. Нора сказала:
— Вы спрашивали меня о моем друге. Разрешите и мне задать нескромный вопрос. Почему вы с женой живете в разных городах — она в Ленинграде, а вы в Одессе? Тося не говорила, что вы разошлись.
Вопрос был простой, но ответить на него было сложно — слишком о многом пришлось бы рассказывать. Порой мне казалось, что я и сам не знаю всей правды. Я понимал одно: мы — Фира и я — вовсе не хотели расходиться. Нас связывала не только любовь, но и ребенок. Фира не говорила мне, как сказала через пятнадцать лет другая женщина: «Ты очень средний муж, хороший любовник и отличный отец». Но, еще не высказанная и не понятая, эта истина уже существовала: похоже, я тосковал по дочери больше, чем по жене.
Пришлось отвечать туманно:
— Так уж получилось, Нора. Во всяком случае мы с женой не собираемся расходиться.
— Тося так и говорит. Она знает, что вокруг вас было много хороших девушек, но вы ни с кем не встречались наедине. Я думаю как Тося, — неожиданно добавила Нора. — Мне кажется, вы не станете обманывать свою жену.
— Очень рад, что вам так кажется, — буркнул я. — Польщен вашей верой. Но вы не считаете, что мы завели очень странный разговор?
— Почему странный? Самый нормальный. Вы же меня спрашивали о Вове — значит, я могу спросить о вашей жене. А вот здесь я живу. Раскидайловская, 45 — запомните.
Это был типичный мещанский домик — такими заканчивались все улицы Молдаванки. Двухэтажный фасад, внутренний садик, вокруг которого тянулось одноэтажное жилье. Здесь начинались дальние городские окраины — Слободка-Романовка и Бугаевка. Где-то в Бугаевке жил Норин жених…
— До свидания! — Нора протянула мне руку.
— До скорого свидания. До завтра!
— Да, до завтра. А вы не забыли, что обещали сводить меня на концерт?
— Не забыл. Куда вы еще хотите сходить?
Она оживилась.
— А куда вы сами ходите?
— Во многие места, Нора. В оперу, в оба драматических театра — русский и украинский, еще в музей.
— Вот и хорошо! Никогда не была в музее. С радостью пойду с вами. — Она вдруг спохватилась и робко добавила: — Если пригласите. Со мной вам, наверное, скучно.
— Нет, не скучно. Скорей — забавно. Но есть одно осложнение, Нора. Ваш Вова, кажется, ревнив. Как он воспримет наши культурные операции?
Она посмотрела на меня с недоумением.
— А как он может их воспринять? Он же должен понимать: вы женаты, любите свою жену и к тому же лет на пять старше меня. Ему нечего бояться!
— Вы правы, вы абсолютно правы. Удачно, что он такой понимающий, — это облегчит наши экскурсии.
Я возвращался домой — и посмеивался. Я сказал, что с ней забавно, — это было самое точное определение. Житейская наивность и знание Шиллера сочетались очень причудливо и до странности естественно — это покоряло. Впрочем, я не был уверен, что она правильно понимает своего жениха — вряд ли он был таким, как она рассказывала. Но меня трогало ее чувство к неведомому мне Вове. Такие девушки были редкостью на нашей грубой и невежественной Молдаванке.
Несколько дней я добывал билеты на концерт Мирона Полякина. Мне повезло: я нашел их у перекупщика. Концерт был назначен в зале Биржи.
Я предупредил Нору за несколько дней, платье было сшито. Мы условились встретиться на Тираспольской площади, на конечной остановке трамвая из Бугаевки и Слободки. Я пришел раньше, но ждал недолго — Нора не считала непременное опоздание особым женским шиком.
Она выскочила из вагона первой и побежала ко мне. Я восторженно присвистнул. Новое ее платье было нарядно и хорошо скроено. Нора, правда, была в том возрасте, когда девушкам идет почти все, что они напяливают на себя, — была бы фигура хороша и лицо миловидно. Но обновка не просто украшала Нору — она преображала ее.
— Что вы смотрите на меня как на диковину? — поинтересовалась она.
— Не смотрю, а засматриваюсь, — ответил я. — Вы сегодня неузнаваемы. Не просто хорошенькая (такая вы всегда), не просто красивая — а форменная красавица! От вас глаз нельзя оторвать.
Около Биржи уже толпились зрители. Бойко торговали перекупщики. На юге всегда хватало любителей всяческих представлений — залы, кино- и просто театры никогда не страдали от отсутствия людей. Приезд Мирона Полякина был событием — вся музыкальная Одесса собралась у роскошного здания.
Я поводил Нору по коридорам и фойе, показал бюст строителя Биржи итальянца Бернадоцци, рассказал, какие еще здания и храмы строил в прошлом веке этот зодчий.
— Ничего я не знаю, — огорченно сказала она, посмотрев программку.
— Это и хорошо, — весело отозвался я. — Сегодня начнем ваше знакомство с серьезной музыкой.
Билеты наши были на первый ряд — здесь обычно располагались заслуженные и не очень молодые меломаны. Рядом со мной сидел профессор Варнеке, за ним — два известных в Одессе журналиста: театральный критик Ларго (именно так он подписывал свои статьи), и фельетонист с не менее странным псевдонимом д'Маллори. Они смотрели в нашу сторону — но не на меня, а на Нору. Вероятно, появление в первом ряду юной и красивой девушки показалось им необычным.