Книга Бытия

Лукьянов Алексей

— Меня нашли в борзянке, — сказал мудрец. — Но я ничего не понимаю.

— А я это… вообще из выгребной ямы вылез, — признался старый ходок.

Матерь опять приготовилась зареветь, но Тып-Ойжон помешал ей:

— Эмоции потом. Что тут у вас происходит?

Происходили у циритэливещи поистине удивительные. С незапамятных времен, еще даже когда и гор здесь в помине не было, Великая Матерь уже рожала детей. Суть процесса сводилась к следующему — по крайней мере, так это понял мудрец, — уд

мужикапредставляет из себя часть хитрого устройства, аппарата размножения. В контакте со второй частью устройства, находящейся внутри бабы, аппаратначинает работать, и через определенное время баба рожает: то есть аппарат воспроизводит копию циритэлив миниатюре, и копия называется ребенок. Эти ребенки— или дети— вырастают, и сами становятся мужикомили бабой, но до обряда инициации с ними ничего не ясно. Чтобы баба понесла— то есть чтобы аппарат размноженияначал работать — циритэли занимаются любовью, то есть тем, чем вчера занимались Дол-Бярды с Великой Матерью. Процесс до безумия приятный, особенно для мужиков, поэтому они так трепетно относятся к своим удам.

— И ваш-то вчера, — вновь рассмеялась Матерь, — все ведь понял, не знаю как. Видали: как схватит мужиказа хозяйство, тот и скис.

— Эй, погоди! — растерялся Ыц-Тойбол. — А у Дол-Бярды что, тоже хозяйство?

Матерь задумалась — и не нашла что ответить:

— Чем же это он меня вчера так утомил?

Тып-Ойжон успокоил ее:

— Он и сам утомился. И тоже не понял, отчего.

Визитеры собрались уже откланяться, но Великая Матерь не отпустила их просто так.

— Нет, сынки, нельзя так. Обязательно надо, чтобы след от вас остался у циритэли. Да и бабынаши на вас косятся, понравились вы им.

Тут уж мудрецу и ходокам стало вовсе не по себе.

— Может, не надо? — робко спросил Гуй-Помойс.

— Ты что, крепыш? Конечно, надо! Да ты не бойся, тебе точно понравится.

Визитеров развели по разным пещерам. Тут-то им и открылась природа таинственных стонов, но ни ходоки, ни мудрец об этом никому потом не говорили, и между собой стыдливо не обсуждали.

Размазня, оставшаяся после Ваз-Газижоки, любопытства у Диболомов не вызывала. Лой-Быканах начал подозревать, что опять мог ошибиться, и начал уже бормотать "Вышли хваи", как взгляд его упал на аптечку.

— Что у вас тут? — спросил он архитекторов.

— Обезболивающее, заживляющее, торкающее… — начал перечислять Скип.

— Годится, — прервал его философ. — Заживляющее — тинная труха?

— Грибной взвар, — обиделся Уй. — Фуфлане держим.

Повезло, подумал эксцентрик, как же мне повезло. На периферии обзора парил в эфире Патриарх и с нескрываемым интересом наблюдал происходящее.

Лой-Быканах вылил на останки головы чуть ли не полсклянки, взвар зашипел, запенился, и из пены испуганно вытаращился глаз архитектора.

— Погоди, не дергайся, — философ вылил остатки взвара на размазню и прикрыл ящиком. — Теперь подождать надо.

Ждать пришлось недолго. Практически сразу из под ящика начали доноситься булькающие и трескающие звуки, потом невнятное бормотание, и вот уже:

— Ты мне за это ответишь! Вы мне все за это ответите! Жалкие, ничтожные…

Лой-Быканах горделиво приподнял ящик и представил Диболомам целехонькую голову архитектора.

— Регенерация — не причина, а следствие неуничтожимости, — объявил философ.

Уй и Дуй не смутились и на этот раз, но теперь их скепсис не казался твердым и непоколебимым.

— И что теперь? Положим, что вы даже правы, и сикараськи действительно особый вид материи…

— Даже не вид, а способ существования материи, — уточнил Лой-Быканах.

— Ну, хорошо, способ существования. И вы думаете, что от этого смысл существования сикараськи иной, нежели мы утверждаем? — усмехнулся Скип.

Лой-Быканах коварно улыбнулся:

— А вот этого я не скажу.

— Почему? — удивился Уй.

— Потому что пока не знаю.

Он выглянул в окно. Блямба почти скрылась за горизонтом.

— У вас можно переночевать?

— Конечно, — ответил Скип, не отрываясь от кульмана. — Но для этого ты должен признать, что мы правы.

— Вы правы, — легко согласился философ.

Дуй обиделся:

— Ты же не согласен, а говоришь, что согласен.

— А что мне остается делать? — растерялся Лой-Быканах. — Кстати, нужно определиться, как мы общаемся: на "ты" или на "вы"…

— Думаете, мы вас не уважаем? — Уй заколотил ставнями проем окна: мало ли кто ночью голодный залезет?

— Вовсе не по этой причине, — философ свернулся калачиком в углу. — Вот подумайте: вы уважаете тех, с кем говорите на "ты"?

После непродолжительных раздумий Диболомы решили, что в большинстве — уважают.

— А теперь другой вопрос: уважаете ли вы всех, к кому обращаетесь на "вы"?

— Как правило — нет, — удивился Скип. — Это что же получается: форма вежливости — это вовсе не форма вежливости.

Из угла, занятого философом, послышался смех:

— Вот видите, вы уже сомневаетесь. Нет, форма вежливости таковой и является, но ведь вежливость — она не столько в уважении личных качеств сикараськи, сколько в признании его личного пространства.

Вот тут Диболомы действительно удивились:

— Личное пространство? В смысле — частная собственность, недвижимость?

— Нет, именно личное пространство, — Лой-Быканах сладко зевнул. — Эх, закурить бы…

— Надо?

— Нет, в завязке, я же говорил… Так вот, личное пространство сикараськи — это насколько близко она вас к себе подпускает. Чем ближе подпускает — тем меньше пространство — тем больше она вам доверяет… ну, или меньше боится.

Диболомы погрузились в крутые раздумья, а философ продолжал: