Книга Бытия
Шрифт:
— А с Краем-то что? — спросил Ыц-Тойбол.
— Да кто ж его знает? Он же по ту сторону, а мы — по эту.
Казалось, Великая Матерь знает, что с Краем на самом деле, но не хочет говорить. Никто из путешественников не осуждал ее за скрытность: в конце концов, Матерь о них же заботится.
— Это она, макитра, — понял мудрец.
— Я? — глаза Великой Матери заволокло влажной пеленой.
— Да нет, — мудрец замахал крыльями, — нет, что вы… Это зловещая тварь, которую мы преследуем. Она таки провалилась сквозь Среду.
—
— Не знаю, — огрызнулся Тып-Ойжон. — Я практик, мне эксперимент нужен, чтобы понять. Если исходить из того, что пространство — шар, а Среда — это пространство…
— А меня Гын-Рытркын учил, что Среда — это плоскость, — возразил Ыц-Тойбол.
— Это распространенное заблуждение! — вспылил мудрец.
Назревал научный диспут, но воин вовремя прервал дебаты:
— Короче, мы ее ловим, или здесь остаемся?
— Здесь! — в один голос крикнули Раздолбаи и клячи, а вместе с ними — Великая Матерь.
— Ловим! — очнулись ходок с мудрецом, и Гуй-Помойс их поддержал.
— Ну куда вы? — всхлипнула Матерь. — На небо ваша тварь улетела, и не вернется, поди.
— Есть, люсь, такое слово — надо, — Дол-Бярды ласково потрепал ее по щеке.
— Заскучаю я за тобой, — не унималась бабища. — Да и за всеми остальными…
Мудрец деликатно кашлянул:
— Прошу меня простить, но научная мысль никогда не стоит на месте. Мы уходим навеки, но останемся с вами навсегда…
С этими словами он откусил мизинец на левом крыле.
— Посыпайте каждый день тинной трухой, — вложив палец в ладонь онемевшей Матери наставлял Тып-Ойжон. — И вырастет новая сикараська, вылитый я.
Ходоки и воин по примеру мудреца так же оставили по частичке себя на утеху бабами на посрамление мужикам. Раздолбаи с клячами тоже порывались чего-нибудь оставить на память о себе, но Ботве и Тым-Тыгдыму запретили себя калечить, а сами Раздолбаи как-то боялись себе вредить.
Великой Матери не осталось ничего, кроме как согласиться с решением возлюбленных чадсвоих. Она проводила путешественников до непримечательной щели, затаившейся в беспорядочном нагромождении каменных плит:
— Это тропа сквозь горы.
— Ничего себе, тропа, — возмутился Гуй-Помойс. — А чего такая кривая? Перпендикуляр где?
— Перпендикуляр в голове, крепыш, — вздохнула Великая Матерь. — Вернетесь?
— Обязательно, — соврал воин.
Экспедиция, сопровождаемая бесконечным нытьем Раздолбаев, брюл-брюла и пан-рухха, вклинилась в межгорное пространство. И когда наконец после пятидневного похода где-то далеко меж скал показался выход, Тып-Ойжон понял, что Великая Матерь похожа на Патриарха.
Это его несколько обескуражило, ибо философы прямо говорят, что Патриархи не живут среди сикарасек, не обжигают горшки, и уж тем более не рожают детей(о последнем философы, скорей всего, вообще ничего пока не знали). Патриархи всеблаги и всезнающи, Патриархи сотворили Среду и сикарасек, а потом ушли, что-то такое важное сказав напоследок… Что же они сказали? "Тащитесь и развлекайтесь"? или "Плодитесь и размножайтесь"? Мудрец понял, что совершенно не помнит последних слов, так что это вполне могли оказаться "Разделяй и властвуй"и "Рога и копыта"…
А еще Патриархи держат власть над миром.
Вспоминая все, что ему известно о Держателях Неба из обязательного курса философии, Тып-Ойжон совершенно не заметил, как их компания вышла из скальных нагромождений и оказалась на высоком песчаном холме.
— А может, вернемся? — Тым-Тыгдым жалобно заглянул в глаза мудрецу.
— Не думаю, — пробормотал тот, созерцая пейзаж.
Внизу шумела вода. Очень много воды. А у воды сидел Патриарх.
На следующий день спор о смысле жизни продолжения не возымел, поскольку заказчики и подрядчики потянулись в контору Диболомов, и в ближайший период то Уй на Скипе, то наоборот, выезжали молодые архитекторы проводить рекогносцировку, проследить за соблюдением технологии строительства на развернувшихся уже площадках, и вообще много у них теперь появилось дел.
Едва посыпались заказы, Ваз-Газижоку отпоили до полной регенерации грибным взваром и велели убираться, но несостоявшийся шеф Диболомов внезапно попросился помощником.
— Ты же ничего в архитектуре не смыслишь! — осмеяли его Уй и Дуй.
Тогда Ваз-Газижока обиделся и заявил, что, создавая новый облик города, необходимо, конечно, использование современных технологий и последних тенденций, но при этом очень важно опираться на культурное наследие, и тут же набросал несколько витиеватых проектов, несущие конструкции которых вполне могли выдержать свет Блямбы.
Диболомы почесали затылки: краткая речь архитектора поразила их гораздо сильнее, чем эпохальные открытия философа.
Так, оставшись в конторе совершенно один, Лой-Быканах перебирал четки, медитировал и продолжал думать о бытии и о месте сикарасек в Среде Обитания, порой искренне сожалея, что выбросил кальян.
Как-то под вечер усталые хозяева со своим помощником вернулись в "Стандарт" и застали философа в крайнем возбуждении.
— Что такое? — спросил Скип, наблюдая лихорадочные зигзаги Лой-Быканаха по студии.
— Я нашел, нашел!.. — бормотал эксцентрик. — Я нашел его!..
— Лично мне кажется, что он что-то потерял, — тихо, чтобы не отвлекать философа, высказал свое мнение Ваз-Газижока.
— Нет! — торжествующе проревел Лой-Быканах. — Нашел его! Смысл жизни нашел!
Скип понял, что тревога ложная и вернулся к кульману. Уй последовал его примеру. Но Ваз-Газижока полагал, что не выслушать философа будет невежливо и участливо поинтересовался:
— И в чем же?