Книга чудес, или Несколько маловероятных историй
Шрифт:
— Ну, большое спасибо! — сказал умный Миша. — Теперь мне всё ясно. Теперь я буду еще умнее.
Он повесил трубку и вернулся в комнату, где был полумрак и все спали; только глупый Ванечка чуть-чуть приоткрыл глаза и, увидев Мишу, спросил:
— Почему ты не спишь? Наверное, еще вчерашний вечер? Да?
— Ну, конечно, еще вчерашний вечер! — сказал умный Миша.
— А может быть, уже завтрашнее утро? — спросил глупый Ванечка.
— Ну, конечно, уже завтрашнее утро! — сказал умный Миша.
И, натягивая штаны, он усмехнулся, радуясь тому, что стал еще умнее.
Прекрасная Глаша
Мы были тогда еще так молоды, что считали себя уже пожилыми мужчинами. Мы знали, что такое макрокосм и микрозвук, что такое косинус фи и фототелемеханика, и думали, что нам открыты все тайны мира и осталось лишь пожинать плоды своей мудрости.
Мы жили в одной комнате, в один час уходили на завод, одинаковые обеды заказывали в столовой, одни кинофильмы смотрели в кино; и когда один получал премию, то все покупали обновки, а когда одного должна была посетить подружка, то все шли в парикмахерскую.
Мы знали друг о друге всё.
Мы знали, что сердце нашего белокурого красавчика Вити каждую неделю разбивается вдребезги, и тогда ничего больше Вите не надо: ни галстуков, ни кино, ни велосипеда.
Мы знали, что умный Миша никогда ничему не удивляется. И если как-нибудь утром он проснется и обнаружит, что уже двадцать второе столетие, то раньше, чем проснемся мы, он найдет этому вполне правдоподобное и удовлетворительное объяснение.
Мы знали, что глупый, толстый и добродушный Ванечка не будет стоять, если можно сидеть, и не будет сидеть, если можно лежать, и самыми бесполезными занятиями он считает ухаживать за девушками, спорить с товарищами и размышлять о том, есть ли жизнь на других планетах.
И мы знали, что во всем общежитии, а может быть и на всей улице, нет парня, который был бы скромнее и честнее нашего долговязого Пети Коржика.
Он скорее язык себе отрежет, чем соврет. Иной раз так сложатся обстоятельства, что всякий соврет, и за это не осудит никто, потому что нельзя не соврать. И сам Петя Коржик понимает, что надо соврать, и даже пробует соврать, но вдруг будто споткнется, покраснеет и взглянет на нас такими жалкими глазами, что наши сердца сожмутся от сочувствия.
— Что с тобой? — спросит красавчик Витя.
— Соврать хотел, — догадается умный Миша.
— Хотел! — говорит Петя Коржик. — Хотел, ребята!
Вот каким честным был наш Петя Коржик!
И вдруг он соврал.
Да как!
Вернулся он однажды из вечерней школы, и, как только переступил порог, мы сразу увидели, что с нашим Петей что-то не то. Ни на кого он не взглянул, молча снял пальто, нетвердым шагом прошел к столу и раскрыл тетрадь. Долго сидел он над раскрытой тетрадью, — и мы ничего не подозревали. Но когда красавчик Витя подошел к зеркалу, чтобы примерить новую морскую фуражку с белым верхом, то увидел, что Петя Коржик смотрит вовсе не в тетрадь, а в угол комнаты, где нет ничего, кроме электрического провода, белых роликов и черного штепселя. Смотрит он туда не отрываясь, и в глазах его такое удивление, будто ролики там играют в чехарду.
— Что с тобой? — спросил красавчик Витя, забыв о новой фуражке.
— В чем дело? — сказал умный Миша.
И даже глупый Ванечка, хотя ничего не сказал, но приподнял на кровати свое могучее тело и участливо поглядел на Петю.
— Ой, ребятушки! — проговорил Петя растерянно и удивленно. — Ой, ребятушки-братцы!
И он рассказал, что на экзамене по химии познакомился с девушкой, что такой красавицы мы никогда не видели — ни в кино, ни на картинках, ни в жизни: она так стройна и легка, что всё время стараешься не дышать, чтобы она не переломилась и не улетела. И она не ходит по земле, как все другие девушки на свете, а скользит по воздуху, не касаясь земли подметками. А голос у нее такой певучий и мягкий, что стоит ей произнести самое простое слово, ну хотя бы «здравствуйте» или «до свидания», — и кажется, будто раздалась задушевная песенка, от которой хочется смеяться и плакать одновременно. А в глаза ей просто невозможно глядеть — голова кружится как у пьяного и земля плывет под ногами.
Ну и посмеялись мы над своим дружком! Откуда могла появиться такая красавица в нашей школе, где мы всех красавиц знали наперечет и среди них не было ни одной, которая уже не разбила бы сердце красавчика Вити? А если бы вдруг и появилась такая красавица, так за что бы она полюбила нашего долговязого, нашего большеухого, нашего скромника Петю Коржика?
Парень он, правда, хоть куда: и работает неплохо, и в шахматы играет, и школу скоро кончит, но кавалер самый никудышный. Восемнадцать лет на свете прожил, а танцевать так и не научился. И галстук завязать как следует не умеет. И подбородок всегда в чернилах. И главное — девушек боится. Как только незнакомую девушку увидит — поскорей в сторону. А если в сторону никак нельзя, так тут такое с нашим беднягой творится, что смотреть жалко: идет рядом с девушкой, слова не вымолвит, только глазами нам знаки подает: погибаю, мол, не покидайте!
Уж мы его учили-учили, — и все вместе и порознь. Красавчик Витя весь свой опыт ему передал — ничего не утаил. Умный Миша целую лекцию прочитал — научно доказал, что девушка, по существу, ничем не отличается от парня. Не помогло.
И как же он мог познакомиться с такой красавицей, да еще на экзамене по химии?
— Всё ясно, — сказал умный Миша. — Когда человек влюбляется, контроль рассудка ослабевает и явления внешнего мира могут отражаться в сознании с некоторыми искажениями. — И он поправил очки на своем ученом носике, похожем на маленькую кнопочку.
А красавчик Витя, комкая в руках новую фуражку, взволнованно убеждал:
— Уж поверь мне, уж мне ли не знать? Нет таких, чтобы земли не касались подметками! Соврал ты, Петя Коржик!
А Петя клянется, что он нисколько не соврал, и всё так и есть, как он говорит.
— Постойте, ребята, — сказал умный Миша. — Ясно одно: мы должны сами увидеть эту красавицу и решить — действительно ли она так красива, как нас уверяет Петя Коржик, или же он просто жалкий влюбленный, и слова его не заслуживают никакого доверия!
Сначала Петя Коржик ни за что не хотел назвать ее имени, но когда умный Миша сказал, что в таком случае он будет считать разговор исчерпанным и лучше займется изучением английского языка, бедняга сдался..
— Пожалуйста! — сказал он. — Глаша Парфенова! Угол бульвара Молодежи и переулка Светлых Надежд. Там дом строится. Там она работает.
На следующий день, сразу после работы, наспех умывшись, мы вскочили на велосипеды и среди потока автомобилей, автобусов и троллейбусов помчались к переулку Светлых Надежд.