Книга чудес, или Несколько маловероятных историй
Шрифт:
— Как же со мной? — сказал он, чуть не плача. — Ведь я вот где, а он — это вовсе не я.
И тот паренек подтвердил:
— Конечно, я — это не ты.
— Вот видите, — сказал Шурик Петров. — Он сам говорит, что он — это не я. А кто вас пригласил пойти слушать соловьев?
— Я пригласил, — сказал паренек.
— Нет, я пригласил, — сказал Шурик Петров.
И пока они спорили, вокруг них собрались все другие пареньки с нашей улицы и сказали:
— Да хватит вам спорить. Твоя как фамилия?
— Александр Петров, — сказал Шурик Петров.
— А твоя?
— Петр Александров, — сказал паренек.
— Это кто Петр Александров? — спросила Катенька. — Разве ты Петр Александров? — спросила она у паренька. — Это ты Петр Александров, — сказала она Шурику.
— Нет, я Александр Петров, — сказал Шурик Петров.
— А ну, предъяви паспорт, — потребовали пареньки.
Но пока он искал паспорт, другой паренек увел красавицу Катеньку, и, когда Шурик Петров мрачно сказал, что он не взял с собой паспорта, возле него уже не было Катеньки, а были только славные пареньки с нашей улицы.
— Ну, чего нос повесил? — дружелюбно сказали они. — Выше голову, Петр Александров! Давай пошли домой.
— Я не Петр Александров, — сказал Шурик Петров, — я Александр Петров.
— Брось вкручивать! — сказали они. — Вон где Александр Петров! Его уже и след простыл. Он уже, наверное, целуется с Катенькой в парке. А ты — Петр Александров, так что унывать у тебя, брат, нет никаких причин.
— Как же нет причин, — воскликнул Шурик Петров, — когда я теперь не знаю, кто я?
— Ну и чудак! — сказали пареньки с нашей улицы. — А на что же милиция? В милиции, брат, установят твою личность в два счета. А ну пошли в милицию!
И вышли на площадь.
А на площади в этот час было много народу, — казалось, будто все юноши и девушки, сколько их есть в городе, пришли в эту теплую ночь на площадь к Дому культуры, где желтые фонари трепетали в зеленой листве деревьев.
Одни возвращались с танцев, другие — из театра, третьи были в кино, четвертые — просто так, неторопливо гуляли среди веселого и пестрого потока. Все были различно одеты, смеялись разными голосами, напевали разные песни и уже издали узнавали друг друга, потому что каждый отличался от всех и все отличались от каждого.
Только пареньки с нашей улицы были все как один. И все как один они шли в милицию, чтобы одного отличить от всех.
И вся площадь потешалась над ними.
Пирог с капустой
Стоит мне проглотить кусочек пирога с капустой, как сразу вспоминается отрочество, общежитие и далекий, как небо, потолок с тремя крылатыми и пухлыми амурами. Между ними восседала величественная особа, чуть прикрытая голубой прозрачной рубашкой. За ее громадные размеры и важную осанку мы ее прозвали тетей Настей, как звали нашу усатую повариху, которая пекла такой пирог с капустой, что просто вспомнить о нем невозможно без душевного волнения.
Что это был за пирог с капустой! Пышный, мягкий, сдобный, с золотистой корочкой, рассыпавшейся раньше, чем прикоснешься к ней зубами, с душистой и сочной капустой, которая таяла во рту, отгоняя всякие мрачные мысли.
Мы так его любили, что нам ничего другого не надо было: ни супа, ни каши, ни котлет, ни чаю.
И когда мы съедали свой кусок пирога с капустой, то даже наш долговязый тихоня и скромник Петя Коржик, вставая из-за стола, говорил мечтательно и проникновенно:
— Ну и пирог был сегодня, ребята! — и его нежные уши пламенели от удовольствия.
А умный Миша, который умел объяснить всё на свете, изрекал:
— Всё ясно, товарищи! Пирог с капустой наиболее соответствует разносторонним потребностям наших молодых организмов.
А горячий и восторженный красавчик Витя восклицал, ероша свои белокурые волосы:
— Если я стану когда-нибудь знаменитостью, братцы, я буду три раза в день есть пирог с капустой. Три раза в день — на завтрак, обед и ужин!
А глупый Ванечка, слушая это, облизывал свои ленивые губы и произносил:
— Хе!
И это могло означать что угодно.
Каждый раз, встречая нашу усатую повариху в кухне, кладовке или в коридоре, красавчик Витя становился перед ней на одно колено, как Ромео перед Джульеттой, и протягивал руки.
— Тетя Настя! — говорил он. — Испеките завтра пирог с капустой!
И она отвечала с высоты своего трехэтажного роста:
— Глупые вы мальчики! Разве я сама не люблю пирога с капустой! Только нельзя же каждый день кормить вас одним и тем же.
Но мы не понимали, почему нельзя.
И однажды во время обеда, когда все мы были в столовой и уже съели щи на первое и нам разносили котлеты с картофельным пюре на второе, Витя вдруг отодвинул стул, встал во весь рост и обратился ко всем с такой речью:
— Ребята! — сказал он. — Не пора ли нам поднять вопрос о пироге с капустой?
И от всех столиков закричали:
— Верно! Давай про пирог с капустой!
— Я хочу спросить, — сказал он, — почему нас нельзя каждый день кормить пирогом с капустой? Животы у нас заболят, что ли?
И от всех столиков кричали:
— Не заболят!
— Или мы растолстеем, как эти амуры на потолке?
И от всех столиков кричали:
— Не растолстеем!
Решение было принято под гул всеобщего одобрения.
Решение гласило: просить тетю Настю ежедневно кормить нас пирогом с капустой.
На следующий день был испечен пирог с капустой.
Что это был за пирог!
Это был не просто пирог с капустой, эго было нечто такое сочное, вкусное, пышное, что невозможно выразить простым человеческим словом. Какими тусклыми и жалкими казались слова по сравнению с теми мелкими кусочками крутого яйца, которые попадались в капусте! Разве толстое и ленивое слово «пирог», или деловито-торопливое слово «начинка», или приземистое и хозяйственное — «капуста» могли передать то ощущение, которое можно познать только губами, языком и нёбом?