Книга цвета пустыни накануне дождя. Часть 1
Шрифт:
Сейчас я думаю, что моя дружелюбность сыграла хорошую службу отцовскому ремеслу, потому что люди часто заходили к нему под навес за всякими мелочами типа игл или колец для шкур и задерживались ради неторопливой беседы. Если мне был интересен предмет разговора, в глубине кузни я откладывал инструмент, отирался от пота и раскуривал сушёные листья мануки, делая вид, что как раз наступило время небольшого перерыва.
Так я узнавал о событиях в городе и некоторых новостях в мире. Не помню, впрочем, чтобы кто-нибудь хоть раз рассказал что-то значительное или интересное, лишь долго пересказывали в красках историю о глупом смельчаке, который, отправляясь на охоту, привязал
Меня несколько печалило, что никто никогда не рассказывал о море, но радовало, что иногда в лавку заходила та девочка из истории с жуком. Имя её я намеренно не называю, хоть вряд ли она или кто-то из её знакомых прочтёт эти дневники, тем не менее, думаю, она на настоящий момент давно уже замужем, и упоминание её имени будет излишним. Тем неудачливым парнем был как раз таки её брат, и с той поры, как она первый раз появилась у отца под навесом, едва только завидев её, я вспоминал, каким нелепыми мне представились падение её брата на землю и его полное недоумения в момент падения лицо. Рот мой всякий раз растягивался в ухмылке, а девочка всегда улыбалась в ответ, пребывая в неведении, что именно является причиной моей весёлости.
Девчонка мне очень нравилась. За те многие дюжины дождей, прошедшие с того случая с жуком до первого её появления под навесом нашей кузни, она очень вкусно подросла, отрастила свои волосы цвета опавшего листа почти до самого пояса и так и не рассталась со своими веснушками. В наших краях веснушки – конечно, не редкость у детей, чьи волосы хоть сколько-нибудь светлее печной сажи, однако со временем они бледнеют и к окончанию детства уже совсем пропадают. Быть обладателем веснушек в её возрасте было, по-моему, вызывающе смело и одновременно обольстительно мило.
Бывало, мы иногда обменивались с ней парой ничего не значащих фраз, однако такой разговор всегда заканчивался улыбками на наших лицах, задорными и одновременно смущёнными, после чего она опускала руки вдоль платья, ловила складку двумя пальцами с каждой стороны, немного разводила руки в стороны и слегка кланялась, затем собирала в мешочек всё, за чем приходила и, более не произнеся ни слова, удалялась, не переставая улыбаться, как мне казалось, до самого дома.
Это было так удивительно и вместе с тем так презабавно, что вскоре я стал улыбаться при одной только мысли о ней. Не улыбался я, наверное, только когда думал о ней по ночам, но мысли эти были так утомительны, что я старался тренироваться до изнеможения, чтобы сразу забываться сном, как только заберусь под одеяло.
Мне хотелось, чтобы она была частью моей жизни, однако, в самых заветных мечтах я не мыслил себя без моря и приключений, поэтому понимал, что мне не стоит просить от своей знакомой больше, чем дружбы. Впрочем, я и не знал, как это правильно сделать, поэтому и не особо страдал в своей нерешительности.
Однако, судьба распорядилась по-своему, и однажды во время очередной тренировки, когда я практиковал колющие выпады, моей спины коснулась холодная ладонь, а когда я начал оборачиваться, мою грудь под моими руками обхватили чьи-то руки – конечно же это были её руки, – так что поворачиваясь, я нёс её на себе, обречённый застать лишь пустоту за
Я не разделял её веселья и, бросив мечи, стал отклоняться назад и расцеплять её руки – не перебрасывать же мне её через себя, в самом деле!
– Я же мог тебя нечаянно убить! – воскликнул я, когда она всё-таки, похоже, поняла, что я не винглинг, поэтому полёт уже закончен, даже не начавшись, и отпустив меня или даже обиженно оттолкнув, отпрыгнула назад.
– Ты невнимателен. Я уже проткнула твою спину.
Платье её успело промокнуть насквозь от моей потной спины в том месте, где она касалась меня, и я, как тупой футлинг, глазел теперь на изгибы её грудей, отчётливо проступающих через лёгкую ткань.
– Отец просил передать, что хотел бы срочно видеть тебя, – произнесла она, одёрнув платье.
Не помню, но думаю, я оторопел оттого, как изменился её голос, будто бы всё тепло и лёгкость улетучилось из него, и только тогда я оторвался от созерцания её груди и поднял на неё глаза. Она одарила меня взглядом, полным презрения, и зашагала в сторону дома, едва не задев меня плечом. Наверное, тогда мне стоило окликнуть её, но я был так растерян и зол на себя, что словно врос в землю.
Когда оцепенение прошло, я схватил мечи и начал остервенело вымещать злость на стволе дерева – получалось выдерживать точное расстояние между двумя клинками и соблюдать одинаковую глубину пореза. Такой приём я никогда раньше не практиковал, это вышло как-то само собой, но мне нравилось, как хорошо мне он удаётся. Способность здраво рассуждать вернула меня к мысли о том, что меня зачем-то срочно ищет отец, я отёрся тряпкой, накинул рубашку и, подхватив мечи, направился к дому, не зная, что и думать.
Здесь надо сказать, что пользоваться оружием в самом поселении запрещено и, хотя в каждом доме есть один, а то и несколько мечей на случай защиты от нападения разбойничьих отрядов, хранятся они в недоступном от детей месте, под замком, иногда в сундуке с другими семейными ценностями, но чаще – в отдельном ящике вместе с охотничьим арбалетом, который также имеется, пожалуй, в каждой семье, поскольку даже те, кто зарабатывает на жизнь ремёслами, считают зазорным пропустить дни большой охоты, когда футлинги отправляются к подножьям гор для выращивания молодняка, а спустя дюжину дождей возвращаются обратно к обычной кочевой жизни и разбредаются стадами по всему пустынному миру.
Должно быть, многое из этого и так всем известно. И насколько я знаю, побывав на настоящий момент в немалом количестве городов – в большинстве своём портовых, – отношение к ношению оружия в городе везде одинаково, а любое его применение против мирного гражданина наказывается высылкой из города. Насколько мне известно, так же наказывается и убийство вармлинга, даже непреднамеренное, хотя, как вы понимаете, случайно ушатать такого увальня, если он уже взрослый и живёт в доме, никак не представляется возможным.
Однако, я отклонился от повествования, а сделал я это затем, чтобы следующий эпизод рассказать коротко и понятно.
Я шагал домой, погружённый в свои мысли, всё ещё прокручивая в памяти появление Веснушки – почему бы здесь не назвать её именно так? – у дерева и мою реакцию на это и злясь попеременно то на неё, то на себя, то снова на неё, но, по большей части, из-за того, что я чувствовал себя болваном, а она была этому причиной. Так я поравнялся с городскими воротами и не успел пройти и десяти шагов, как меня окружила толпа ребят, а один из них остановил меня, упёршись ладонью в грудь и затем, тыча в неё пальцем, начал высказывать мне: