Книга для родителей
Шрифт:
— Чего же ты, как житель, как житель…
— А рассуждаешь ты, как житель. Я тебе говорю: иди домой, твоя смена кончилась.
— А я не хочу. Имею я право или не имею?
Минаев бегом спустился с дамбы. Тимка стоял наверху и слушал, замирая от сложности и серьезности обстановки.
— В чем тут дело? — спросил Минаев.
Против скуластого сердитого Леньки стоял молодой токарь Голубев, распорядитель работ в этом отрезке. На вопрос Минаева никто не ответил. Видно, что и Голубев сомневался в своей правоте.
— Чего вы спорите? Работать бросили…
— Да как же не спорить? — почти со слезами сказал Ленька. — Гонит меня домой. Прямо в шею, пристал и пристал.
— Такой приказ, Ленька.
Ленька отвернул лицо:
— Приказ! Приказ для порядка. А если я хочу еще поработать?
— У него хата в «Райке», он и волнуется, — сказал откуда-то сбоку негромкий ехидный голос. Ленька злобно обернулся и ощетинился всей своей фигурой:
— Пусть она провалится, моя хата! Забери ее себе, дурак!
— И верно, что дурак, — сказал другой голос, басистый и тоже ехидный. Ленька не из-за хаты работает.
— Ленька, успокойся и иди домой, — спокойно проговорил Минаев.
Ленька размахнулся лопатой и со злостью всадил ее в землю.
— Не пойду! Не имеете права! Если я хочу работать!
— А дисциплины у тебя нет. За такие разговоры я мог бы тебя и совсем прогнать с дамбы, да вот молодой ты…
— Да почему?
— Нельзя. Сейчас твое геройство не нужно. Таких героев тут много… А ты чего задаешься, как будто ты лучше всех!
— Это всегда нужно…
— Нет, не всегда. Сейчас вы все тут герои, готовы работать без отдыха, а вдруг завтра, послезавтра действительно потребуется, а вас нет, вы свалились, и ни к черту. Что тогда будет?
— Не свалюсь, — Ленька упорно держался за лопату.
— Марш домой, я тебе говорю! — вдруг заорал на него Минаев. Тимка на верху дамбы испугался, его ноги дернулись и быстро переступили. Ленька отпрыгнул в сторону и бросил лопату. Потом хмуро двинулся к посаду, но остановился и пробурчал:
— Так бы и говорили с самого начала, а то житель, житель!
Кругом захохотали. Минаев, улыбаясь, взобрался по крутому откосу наверх и оттуда показал Леньке кулак. Тогда Ленька положил руку на затылок, потом взмахнул ею и побрел домой. К Минаеву быстро подошел в шинели, перетянутый поясом, Губенко. Его черная борода была всклокочена а выдавала волнение.
— Василий Иванович, я отказываюсь с ним возиться. Я не могу. Я никогда не работал в сумасшедшем доме.
— Не ходят?
— Во-первых, не ходят, во-вторых, плохо работают. Они всех подведут.
Он промолчал и прибавил:
— Сволочи!
— Ну, идем. А как дамба?
— Да пока ничего, держит. Но только… слабая, очень слабая.
Губенко был такого же роста, как и Минаев. Тимке пришлось
На «жительском» участке народу было заметно меньше, но Губенко, кажется, ошибся. Народ находился в большом движении. Здесь было много женщин. Они о чем-то тараторили, переругивались и все перебегали, устремляясь к одному месту.
— Чего вы все в куче? — спросил Губенко.
Молодая широкая фигура женщины выпрямилась:
— Мокреет.
Минаев широко шагнул вперед. На крутом склоне дамбы полоса около метра в длину сочилась тонкими струйками, сбегающими вниз. Тимка смотрел на струйки из-под руки отца и ничего не видел в них страшного. Но отец, видно, взволновался:
— Ай-ай-ай! Очень плохо. Да что ж вы мешками залепливаете! Ну, еще два мешка положите, а третий все равно сползет. На чем он будет держаться? Да где ваш народ?
Женщины молчали.
— Бычков где?
— Бычков и вчера не был, — ответил Губенко.
— Бычков хату строит Ракитянскому, — сказала одна из женщин.
— Хату? За насыпью?
— Да нет, в «Райке».
— Тьфу, черт бы вас побрал, идиоты! — рассердился Минаев. — А Захарченко, а Волончук? А этот… Григорьев?
— Волончук приходил, так мокрый совсем. Говорит, с горя выпил. А Захарченко вчера был, а сегодня в город чего-то пошел.
— Так… Ну, хорошо, начинайте снизу…
— Снимите меня отсюда, не могу я за них отвечать… — начал Губенко.
— Чего тебе за них отвечать? Ты кончай эту дыру, а я побегу насчет помощи. Тимка, ступай домой, я попозже приду.
Утром, когда пришла смена, никто уже не думал идти домой отдыхать. Тимка прибежал с Петей и не узнал дамбы. Над ней дебоширило ненастье, скрывая от глаз и Шелудиевку, и реку. Мелкий дождик то затихал, то набрасывался сверху холодными злыми порывами. С реки налетел сильный ветер и рассыпался мокрыми, липкими волнами. По реке ходили валы и пенились гребешками. Почти без передышки у края дамбы вслеспекивались языки воды, разливались по насыпи и сбегали вниз тонкой, пенисто-ажурной тканью. Люди скользили по откосам, падали, скатывались к подошве.
Тимка, Петя, Володя и другие мальчики не успевали наполнять землей пустые мешки. Земля сделалась жидкой и непослушной. Она прилипала к ведру, к рукам и не хотела высыпаться в мешок. Голубев сказал, чтобы брали землю в сараях соседних дворов, но только что мальчики побежали туда, на неоседланной широкой лошади прискакал мокрый и грязный Минаев и приказал:
— Голубев, бери всех комсомольцев и марш в центр. Там насилу держат!
Молодежь бросилась к центру. Тимка в нерешительности оглянулся. Отец посмотрел на него невидящим взглядом и поскакал дальше. Тимка схватил свое ведро и побежал за комсомольцами. Впереди, разбрасывая ботинками жидкую грязь, бежал Петя. Минаев галопом обогнал их.