Книга драконов
Шрифт:
— Это дракон. Я точно такого видел по каналу «Дискавери».
«И что я не поменялся сменами с Левински, ведь был вчера разговор».
— Спасибо, — сказал писатель, забирая у Гуэрры блокнот и ручки. И, не обращая внимания ни на растущую вокруг толпу, ни на беспрестанное щелканье камер сотовых телефонов, уселся прямо на порог своего дома и разложил на коленях блокнот. — Как-то я занимался этим прямо на подоконнике Мэйси, — заметил он невозмутимо. — Не помню даже, для какого журнала писал.
Он потер подбородок, что-то пробормотал и начал писать, по ходу
— «Жил-был в далекой стране король, чья дочь полюбила обыкновенного садовника. Король был так разгневан, что заточил принцессу в высокую башню и приставил лютого дракона ее сторожить…»
Дракон скользнул вперед, устраиваясь поближе, и выгнул шею, заглядывая писателю через плечо. А тот продолжал:
— «Но оказалось, что у свирепого дракона было любящее и нежное сердце — редкое исключение, если знать эту породу…»
— Не нравится мне это, — вмешался дракон. — Звучит как-то снисходительно. Почему обязательно «порода»? Почему не «семья», не «народ»? Так было бы куда лучше.
— Вот ведь критиков развелось, — буркнул писатель. — Ну ладно, пускай будет «народ».
Он внес в текст поправку.
Человек, похожий на отставного полковника, стоял рядом с мужчиной, напоминавшим похмельного Санта-Клауса. Мать-индианка держала своих мальчишек за плечи, чтобы они не лезли вперед.
Писатель продолжал строчить.
«Дракон не мог ослушаться короля и выпустить принцессу на свободу, но он делал для нее, что мог. Он был ей добрым товарищем, развлекая узницу разумной и веселой беседой, утешал ее, когда она грустила, а когда она впадала в отчаяние — даже песни ей пел. Она от этого всегда принималась смеяться, ведь драконы не лучшие из певцов…»
Написав это, он помедлил, словно ожидая от дракона новых поправок или раздраженного замечания, но тот лишь согласно кивнул.
— Верно подмечено. Музыку мы любим, но сами пением не увлекаемся. Продолжай.
Говорил он на удивление медленно и задумчиво и — по крайней мере, Гуэрре так показалось — отчасти даже мечтательно.
«Но из всех добрых дел, что творил для нее дракон, заточенная принцесса всего более ценила одно. Когда ее возлюбленному садовнику удавалось передать для нее письмо, дракон тотчас подлетал к ее забранному решеткой окошку и висел там, трепеща крыльями, словно бабочка или колибри. Передав ей письмо, он ждал, когда она в восторге напишет ответ, и без промедления нес его юноше…»
Тут писатель немного помедлил и обратился к дракону:
— Не возражаешь, если я сделаю тебя немножко поменьше? Чтобы ты мог действительно зависать?
Дракон ответил с учтивостью, которой Гуэрра нипочем в нем не заподозрил бы:
— Ты художник, тебе и решать. — Помолчал и немного застенчиво добавил: — Если ты не против, можно бы сделать что-нибудь с гребнем…
— Легко, — кивнул автор. — Еще я, пожалуй, тебе чуть-чуть чешую подправлю. Все мы не молодеем.
И он продолжал работать, временами вполголоса читая написанное. Не то для себя, не то для слушателей. Что больше всего поразило Гуэрру, так это царившая
— Драконы людей едят! Он сейчас тех дядей ам-ам!
И еще вздохнула девушка на роликовых коньках, обращаясь к своему парню:
— Во клево…
Сперва Гуэрра жестами пытался отодвинуть толпу хоть чуть подальше, но на него никто не обращал внимания. Люди, наоборот, потихоньку перемещались все ближе, завороженные темным силуэтом величественного и грозного существа, нависшего над человеком, который, все так же сидя в позе портного, рассказывал ему сказку о нем самом.
«А еще, когда король приходил проведать свою дочь, сидевшую под замком, — а делал он это, отдадим ему справедливость, достаточно часто, — дракон неизменно напускал на себя самый что ни есть устрашающий вид и принимался разгуливать кругом башни, показывая королю, сколь ревностно он исполняет свой долг…»
К полному изумлению Гуэрры, дракон теперь выглядел не только чуть меньше прежнего, но и заметно моложе. Прямо на глазах у полисмена его выцветшие зеленовато-черные чешуи медленно, но верно наливались темно-зеленым блеском, к изодранному гребню и тусклым, обтрепанным крыльям возвращалась гордая красота. Пробуя силы, дракон низко зарокотал — и пламя заплясало кругом его клыков (вернувших, как и когти, былую бритвенную остроту) темно-алыми языками, отороченными золотой бахромой. Налюбовавшись этой чудесной красотой, Гуэрра вновь обратил взгляд на шариковую ручку, бежавшую по странице блокнота. Он уже не жалел, что они так и не поменялись сменами с офицером Левински.
Однако, как выяснилось, главное чудо было еще впереди. Дракон начал утрачивать материальность. Его силуэт по краям стал утрачивать четкость, а потом начал делаться все более прозрачным — пока Гуэрра не смог рассмотреть сквозь него свой автомобиль, и огни в окнах домов на той стороне улицы, и восходившую луну. Тут он понял свою ошибку. Дома на самом деле были кучкой домишек с низко нахлобученными крышами, лепившихся в тени радужно-светлого замка, а то, что он принял за свой автомобиль, оказалось всего лишь раздолбанной телегой для сена. Иллюзия простиралась во всех направлениях. Куда бы ни повернулся Гуэрра, единственной реальностью оставались убогие домики, замок и темные леса за околицей. А в одной из замковых башен имелось единственное окошко, забранное решеткой, и там маячило бледное, словно светящееся лицо.
— Да, — сказал дракон. Его уже трудно было рассмотреть, но голос обрел силу и звучность горного водопада. — Да-да, именно так все и было. Так все и есть.
Гуэрра ощутил, как множество людей одновременно вдохнули — и выдохнули. Очарование мгновения нарушил тихий плачущий вскрик.
— Дракон ушел! — Маленький мальчик в пижаме Бэтмена вырвался у матери и побежал через дорогу, направляясь к писательской лужайке. — Дракон ушел.
Гуэрра попытался было перехватить его, но не успел и едва не попал под ноги его папаше. Следом уже несся Санта-Клаус, багровый от выпитого.