Книга из человеческой кожи
Шрифт:
Поначалу каждодневное существование принявшей постриг монахини мало чем отличалось от моей жизни в новициате. Нас будили звуками деревянной колотушки около пяти часов утра, и мы поспешно собирались вокруг центрального фонтана на площади Зокодобер, перебирая неизменные четки. Мы соблюдали канонические утренние часы и присутствовали на главной мессе. После этого мы расходились по своим комнатам, чтобы отдохнуть и читать псалмы, отсчитывая годовщины важных святых, а также поминая по псалтырю недавно умерших сестер. В половине двенадцатого мы обыкновенно обедали в трапезной, после чего вновь возвращались в свои кельи.
После обеда мы возвращались в алтарную часть храма на visperas, [147] совместное
147
Вечерня (исп.)
В своих молитвах я ни разу не вспомнила о Мингуилло. Пьеро – да; все свои молитвенные часы я посвящала ему. Я часто молилась о спасении душ Джанни, Анны, даже матери и своих племянниц. Не забывала я и о своем обещании возносить нужные молитвы за пеонов, особенно Арсе.
Что же касается Санто, то мысли о нем превратились для меня в молитву особого рода.
Пока губы мои шептали молитву, я рисовала: Жозефу, занятую на кухне; монахинь, склонившихся над своими сборниками церковных гимнов в храме; свой очаровательный садик. Мне страшно хотелось поработать с пастельными и масляными красками. Но я не осмеливалась просить об этом.
Пища, обильная или скудная, отмечала наши часы и дни. В отличие от жен, обвенчавшихся со смертными мужьями, мы совершенно не занимались покупкой продуктов, приготовлением пищи, сервировкой стола или мытьем посуды.Нас обслуживали точно так же, как мужчин. Таким образом, наши взаимоотношения с пищей можно было назвать духовными – так, во всяком случае, говорили проповеди.
Мы «постились» каждую пятницу. Это означало, что мы ели только картошку, кашу или рыбу. Но для сестры Лореты и этого было слишком много, и она без устали попрекала нас за подобные излишества, часто напоминая нам о том, что «новорожденная Кэтрин Шведская соглашалась сосать грудь матери только в те дни, когда ее родители не поддерживали супружеских отношений». Еще одним ее любимчиком был святой Николай. Еще ребенком он проявлял такую святость, что брал только одну грудь, и то по пятницам.
– Пока вы набиваете свою утробу, – скрипела vicaria, – . я буду наслаждаться только Телом и Кровью Христовой во время причастия.
– Принцесса каннибалов! – заметил кто-то, и я вытянула шею, пытаясь разглядеть, кто же осмелился произнести эти слова, но лица всех монахинь оставались невозмутимыми и невинными.
Каждый день нам полагалось бывать в одной из исповедален, что располагались рядом с главным клуатром. Мы поднимались по четырем ступенькам в крошечный шкаф, за нами закрывалась дверь, и мы сидели в душной темноте, исповедуясь в своих грехах. Решетки были врезаны непосредственно в стену общей части церкви: сквозь отверстия наши голоса попадали туда, куда был запрещен доступ нашим телам. После каждой исповеди – во время которой Марчелла Фазан изобретала для сестры Констанции мелкие прегрешения, – я выходила, моргая, из полутьмы в клуатр с его выкрашенными красной охрой арками и пунцовой геранью.
Нам разрешалось ухаживать за собственными
Подобно многим моим сестрам, я завела себе домашнего любимца – блоху в бутылке зеленого стекла. И в самом деле, ее проделки скрашивали мое одиночество во время долгих часов молитвы. Монастырским блохам, похоже, доставляла большое наслаждение limpieza de sangre,чистота крови, которую они высасывали из монахинь Святой Каталины.
Жозефа железными щипцами вылавливала их из моих простыней и выкладывала трупы в ряд в hornacinaв качестве подношения моей уродливой святой Розе, приговаривая при этом. – Какой позор, что они не могут укусить ее. Ей бы это понравилось, верно?
Доктор Санто Альдобрандини
Когда после поражения при Ватерлоо Наполеона отвезли на остров Святой Елены в южной части Атлантического океана, на меня снизошло очень странное озарение. Оказывается, теперь Марчелла физически находилась ближе к Наполеону, чем ко мне.
Отмечая каждый день своей утраты, я вдруг понял, что ощущаю некое духовное родство с ним. Быть может, он, как и я, так и не сумел отказаться от надежды, что когда-нибудь прежняя жизнь вернется к нему? Интересно, мечтал ли он об освобождении так, как я мечтал о том, чтобы спасти Марчеллу? Уносился ли он мыслями вслед волнам, прокатывавшимся под днищем его корабля, возвращаясь к моменту своего наивысшего торжества на поле боя, как я с трепетом вспоминал тот миг, когда мои губы соприкоснулись с губами Марчеллы?
Генералы, сражавшиеся против него и боявшиеся его, и не подозревали о том, что все это время Наполеон носил в животе врага, который и станет для него Немезидой. [148] Препилорическая язва уже прогрызла в нем глубокую дыру, где со временем разовьется злокачественная опухоль.
К тому времени, когда Наполеон угодил в заточение на остров Святой Елены, опухоль уже продвигалась ускоренным маршем на север, юг, восток и запад внутри него. Чтобы ослабить его желудочные спазмы, доктора принялись медленно убивать его орошением толстой кишки и рвотой, вызываемой сурьмяным виннокислым калием. Все возрастающие дозы снадобья привели к тому, что кровь стала поступать в его мозг с перебоями, вызванными неожиданными приступами сердцебиения, подобными перестрелке на поле боя.
148
Немезида – богиня возмездия в греческой мифологии.
На Святой Елене у Наполеона не было друзей. При сложившихся обстоятельствах врач, пусть даже пребывающий рядом с ним, не мог стать другом. Врач – это человек, который соответствующим образом фиксирует в документах вашу кончину, приступ за приступом, боль за болью, удушье удушьем.
Марчелла, наверное, тоже хватала разреженный горный воздух широко раскрытым ртом? Или же, напротив, его чистота добавляла ей сил? Ей позволили иметь бумагу, чтобы вести дневник? Рисовать? У нее есть врач? Я вдруг обнаружил что страшно ревную к неизвестному хирургу из Арекипы которому будет дарована привилегия прикасаться к ноге Марчеллы и находиться в такой близости от ее светящейся кожи что его ошеломленное лицо будет купаться в лучах исходящего от нее света.