Книга Израиля. Путевые заметки о стране святых, десантников и террористов"
Шрифт:
И некоторые из них действительно, как бы сказать помягче… не очень. То свастику кто-то из обкуренного молодняка на заборе нарисует. То в армии попытается устроить дедовщину. То попросту сопьётся или подсядет на наркотики. Что, впрочем, в Стране Израиля распространено безо всяких русских. Поскольку рядом Ливан и палестинские территории. С наркотрафиком всё в порядке. И существуют политические партии, выступающие за легализацию марихуаны – как положено в свободном демократическом и либеральном обществе, со всеми свойственными обществам такого типа маразмами.
Но это экзотика. И если она есть в любой стране, почему ж её в Израиле не будет? С другой стороны, как автор в глубине души уверен, при соответствующем подходе к людям добиться от них правильного результата – не есть проблема. Вопрос лишь в том, что нужно понимать, на что тот или иной контингент реагирует, а что его ни в малой степени не колышет. И разговаривать с ним надо на понятном ему языке. То есть когда и если твой клиент – подзаборная шпана, абсолютно бесполезно высказывать ему претензии в формулировках в стиле Пушкина и Лермонтова. И граф Толстой тут тоже не прокатит. Хотя он был и глыба, и матёрый человечище, и единственный мужик в русской литературе…
Для разъяснения того, что в данном случае имеется в виду, автор позволит себе взять историю из жизни, рассказанную ему его старинным другом Велвлом Черниным, который уже возникал на страницах настоящей книги. Как читатель, возможно, помнит, – этнографом, поэтом-идишистом, историком и русскоязычным интеллигентом-израильтянином, живущим в поселении в самом сердце Иудейской пустыни. Так вот, майса, которую рассказал Велвл, относилась к службе в армии одного из его сыновей.
Сыновья у него были как на подбор. Крепкие, умные и чрезвычайно спокойные ребята. Трогать их с враждебными целями не рекомендовалось, поскольку спокойный как удав, но с правильными врождёнными инстинктами парень русско-еврейского происхождения – не самый подходящий объект для того, чтобы пытаться его обидеть. Тем более в ходе службы в армии. И вот в подразделении, где помянутый сын Чернина-старшего служил, образовался тяжёлый случай.
Случай был откуда-то с Урала. Вырос то ли в детдоме, то ли в условиях, по сравнению с которыми и детдом сошёл бы за счастье. Бывает. Имел в ретроспективе какого-то ни разу им не виденного еврейского деда. И как это у евреев принято, был разыскан, умыт, привечён в коллектив и отправлен в Израиль по молодёжной программе. Естественно, добровольно. А что, он был совсем дурак – отказываться от такой халявы? Позднее в рамках естественных процессов роста подросткового организма на сытных, хотя и кошерных харчах отрок вымахал лось лосем и был призван в армию. Куда пошёл. Но со своею внутренней сущностью никак не мог расстаться. И очень всех достал.
Однако в описываемый момент в этом доселе не очень достойном упоминания на страницах мировой литературы человеке произошёл крутой перелом. И он не то чтобы превратился в интеллектуала и тонкого ценителя балета – такой катастрофы с ним не случилось, но начал вести себя почти как нормальный человек, исправляясь прямо на глазах. И к завершению военной службы уже более или менее был похож на члена общества, которого можно было в это общество выпускать.
Понятный вопрос публики: как это было проделано? Ответ публике в израильском стиле: а вот так. То есть практически случайно. Шаббат как раз наступал. Народ двинулся в синагогу. Читатель, который, несмотря на всё написанное автором, до сих пор путает её с церковью, должен быть в очередной раз оповещён, что синагога у евреев – это никакая не церковь, а «дом собрания». То есть клуб. Может быть, самый древний из сохранившихся в цивилизованном обществе. Поскольку у папуасов и африканских племён есть «мужские дома», но общества эти цивилизованными не назовёшь. Хотя, по большому счёту, суть та же.
Так вот, не идти в синагогу, когда туда строем двинулся народ – если, конечно, в данном месте принято её посещение, что у евреев, особенно в Израиле, принято вовсе не везде, – означает отрыв от коллектива. А отрыв от коллектива в армии не приветствуется. Причём в любой армии мира. Поскольку ты-то сам как хочешь. Нет, к примеру, настроения молиться или не знаешь, как, – не молись. Но если коллектив куда пошёл, так нечего лежать на койке, маясь дурью. Ты поприсутствуй рядом – хотя бы для проформы. А то пойдут в атаку – ты тоже отлёживаться будешь?
И вот примерно это ему на чётко артикулированном и понятном до последнего слова русском языке и объяснили. С приличествующими случаю терминами. Закончив фразой, которая для него прозвучала, как труба для старого циркового коня: «Все идут, а ты не еврей, что ли?!» Что точно соответствует памятному отечественному «А ты чо как нерусский?». После чего в армии «как русские» единым строем в направлении, куда было сказано идти, двигались все. Включая татар, евреев и армян. И на турник. И на стрельбы. И на собрание части. С синагогами, помнится, в советской армии был дефицит. Так что ходили в другие места…
Было это грубо и неполиткорректно. Но понятно. Всё остальное до парня, о котором речь, не доходило. В одно ухо влетало. В другое вылетало, просвистев в пустоте черепной коробки. А бить человека ногами или дать пару раз по шее в израильской армии не принято. Но простое доброе слово в воспринимаемом им с детства стиле – дошло. И на него позитивно повлияло. Где и кроется ответ на вопрос «Что делать?». Который Николай Гаврилович Чернышевский задавал по совсем другому поводу, но в Израиле про это тоже часто спрашивают.
В смысле, что делать в еврейском государстве с неевреями? Точнее, с теми русскими, которые совсем никакого этнического отношения к евреям не имеют? А вот, оказывается, ничего. Кто сам интегрируется – так и ему будет хорошо, и стране. Причём абсолютное большинство народу составляют именно такие люди. Ну а кто совсем никак – объяснять надо. С какой стороны маслом хлеб намазан. И что лежит в сарае, на котором написано «дрова». Понятным слогом и в понятном стиле. И тоже будет ничего.
Однако же отметим напоследок: есть в современном Израиле что-то способствующее ускоренной ассимиляции там русских (в израильском смысле – «русских русских») и тому, что они проникаются этой маленькой ближневосточной страной. Привыкают к ней. Начинают говорить с ивритским акцентом. Интегрируются в израильское общество с удивительной лёгкостью. Воспринимают это государство и эту страну как свои, родные.
Примеров таких в жизни автора было не просто много – очень много. И примеры эти были самые неожиданные. Вроде превращения в типичных израильских ватиков со всеми их достоинствами и недостатками проживших достаточно долгое время на еврейской исторической родине этнических славян, тюрок и прочих братских народов СССР. Или, если быть точным, бывшего СССР. А также возникновения еврейской ментальности у нееврейских студентов ивритских отделений отечественных вузов. Что на проводивших соответствующие исследования социологов поначалу производило шоковое впечатление. А потом ничего, привыкли.