Книга магов (антология)
Шрифт:
Ветер метался над Серебристой гаванью, надувая паруса.
— На запад!
Далия Трускиновская
Рог Роланда
Они нашли общий язык — странноватая длинноносая девица,
Но и Каменев болваном не был — просто с незнакомыми, да еще пришедшими наниматься на работу по объявлению, напускал на себя важный вид, делал каменным круглое лицо с двумя подбородками, и Алиска на третьей минуте разговора тоже больше не казалась странноватой.
Выяснилось — оба люди начитанные, и весьма. Уже и непременный для правильного собеседования кофе остыл, и за окном помутнело, а эти двое все никак не могли наговориться. Тем более что и кабинет Каменева располагал к утонченной беседе — стояли там большие шкафы со стеклянными дверцами, а за стеклами едва виднелось старое тусклое золото слов на книжных корешках.
— А знаете, Геннадий Алексеевич, какой персонаж «Песни о Роланде» у меня любимый? — спросила Алиска.
Тут Каменев задумался — в вопросе был подвох. Персонажей, если навскидку, было два — Роланд и Оливьер. Потом вспомнились император Карл Великий и архиепископ Турпин. Еще какие-то мавры непроизносимые, мавританская царица… Гвенелон!
Добравшись до графа-предателя Гвенелона, Каменев решил, что теперь уже точно все. И что же эта студентка имела в виду? Император и архиепископ — седобородые старцы, мавры — все на одно лицо, царица отпадает, Гвенелон — уж точно!
— Роланд бесстрашен, Оливьер разумен, бесстрашием они равны друг другу, — ответил Каменев цитатой: пусть девочка видит, что он ищет в верном направлении.
— Тьедри, — возразила она. — Тьедри д’Анжу. Брат Джеф-рейта д’Анжу, знаменосца Карла Великого. Не помните?
— Тьедри? — переспросил Каменев.
— Вот и все так. Все помнят «Песнь о Роланде» до того места, когда Карл слышит Олифант, возвращается, оплакивает Роланда и устраивает похороны. А что было потом?
— Потом судили предателя.
— И что?
— Осудили.
— Нет! — воскликнула Алиска. — В том-то и дело, что бароны его оправдали!
— Как — оправдали? — удивился Каменев. Он точно помнил, что Гвенелон к концу «Песни» погиб.
— Она у меня с собой, — сказала Алиска и достала из сумки желтый томик.
Каменев успел удивиться тому, что современная девушка не расстается с такой неожиданной книжкой, но она уже раскрыла заложенную трамвайным билетом страницу…
* * *
Сперва в седле привстал Готье, рыцарь из Пуату. Потом — Годсельм, его побратим, родом из Оверни. Воины поворачивали головы, а иные и щурились, как будто это могло обострить слух.
Звук шел издалека, звук был прозрачен, звук таял…
— Олифант! — воскликнул Готье.
— Клянусь святым Элуа — Олифант! — подтвердил Годсельм. — Кто бы поверил, что его звук покрывает три десятка лье?
Певучее наречие барона Раймбаута из Прованса рыцари разбирали с трудом, но смысл уловили — с такой широкой и мощной грудью, как у графа Роланда, можно многого добиться от замечательного рога из слоновой кости.
Войско растянулось на несколько лье, доблестные бароны ехали попарно, беседуя, за каждой парой слуги везли доспехи и добычу, где-то посередине был король со свитой, и пока выходили из Ронсевальского ущелья, пока дорога вела вниз — его еще можно было видеть, статного, в алой мантии, но на равнине он исчез, затерялся в рядах всадников и лишь на поворотах вновь возникал — алым проблеском в кожаных рядах. Не всем франкам был по карману сарацинский кольчужный доспех, многие обряжались по старинке, в кожаную чешую.
И там, среди свиты, возникло смятение — Карл тоже сперва повернул крупную львиную голову, потом приподнялся в стременах и верно определил направление, откуда шел невесомый, прерывистый звук.
— Дерутся наши люди! — воскликнул король.
— С кем бы им там драться? — надменно спросил граф Гвенелон и обвел взглядом встревоженную свиту. — Сарацины разбиты и зализывают раны. Ты ослышался, мой король.
Но рядом с Карлом насторожился Немон Баварский, воинственный старец, у которого отнял Господь юношескую остроту зрения, наградив взамен слухом, как у пугливого зайца.
— КЙянусь Пресвятой Девой, Олифант! — подтвердил он.
И уже мчался от головы колонны, доверив королевскую
орифламму оруженосцу, доблестный рыцарь, знаменосец Карла Джефрейт д’Анжу.
— Мой король, или я обезумел, или граф Роланд зовет нас на помощь!
— А даром он звать не станет, — подтвердил Немон. — Плохо дело, коли он взял в руки Олифант.
— Там бьются наши люди! — Карл был в растерянности: зная, на сколько лье удалилось войско от Ронсеваля, где он оставил арьергард во главе с племянником, король уже понимал, что прискакать на помощь не успеет, но верить в это не желал.
— Опомнись, король! — Гвенелон возвысил зычный голос, привычный перекрывать шум любой схватки. — Или ты не знаешь всей дерзости графа Роланда? Вспомни, как он без всякого приказа взял Нобли, учинил резню, а потом велел таскать воду ведрами и поливать кровавый луг, чтобы уничтожить следы сражения!
— То был приказ, а то — уговор, — возразил Немон Баварский. — Голос Олифанта — знак беды и просьба о помощи.
И не думаешь ли ты, граф, что я спутаю Олифант с любым другим рогом? Только у Роланда рог из слоновой кости! Второго такого в войске нет!