Книга нечестивых дел
Шрифт:
— Амато! — испугалась синьора Ферреро. — Не выходи! Тебя расцарапают!
Вторая тапочка пролетела в воздухе.
— Убирайтесь, отродья сатаны! — Старший повар плотно захлопнул за собой балконную дверь.
Один из котов с жалобными стонами и визгом рухнул бесформенной кучкой на пол и застыл. Судя по всему, он лишился жизни. Другой — с победным мяуканьем выгнул спину. Однако побежденный поднялся и, восстав из мертвых, спрыгнул с балкона и исчез в ночи. Победитель сел и принялся приводить в порядок лапы, шерсть на его загривке опустилась.
Я так сильно прижимался к перилам, что у меня заболели ребра, и теперь, когда дверь балкона
— Мадонна миа!
Я рискнул заглянуть в окно спальни: синьора Ферреро плакала в объятиях мужа.
Глава VII
Книга визитов
Мой наставник редко говорил о себе, снискав репутацию скрытного и немного странного человека. Люди замечали за ним всякие чудачества — сами по себе незначительные, однако все вместе превращавшие старшего повара Ферреро в загадку вроде индийского торговца благовониями, которого с трудом можно было разглядеть за завесой ароматного дыма.
Синьор Ферреро, разговаривая с поварами, умудрялся сочетать дружелюбие со сдержанностью, чуть более явной, чем того требовала профессиональная дистанция. Во время работы он выглядел виртуозным художником — немногословным, серьезным, с острым глазом и тонким вкусом, что позволяло ему точно оценить свои кулинарные творения. Когда он готовил по своим личным рецептам, которыми ни с кем не делился, его скрытность превращалась в манию, так что повара начинали ворчать: мол, есть такие люди — стоит им нацепить шефский колпак, и они тут же начинают важничать. Даже те отеческие шлепки, которыми он награждал меня, казалось, были сделаны украдкой, и синьор Ферреро всегда уходил, прежде чем я успевал что-либо ответить.
Ко многим вещам он относился не так, как другие. Когда дож, разыскивая книгу, приказал поднять из могилы кости святого Марка, вся кухня вместе с остальной Венецией пришла в возмущение, а старший повар не сказал ни слова. Я спросил его, не считает ли он, что дож совершил святотатство. Ответ оказался на удивление дерзким.
— Кости святого Марка отнюдь не его наследие. Это всего лишь кости, — заявил он. — Да, они напоминают, о чем нам следует размышлять, но остаются костями.
Он также обладал досадной привычкой, начав возбуждающую любопытство фразу, обрывать ее, не договорив до конца. Дело всегда касалось какой-нибудь странной идеи или нелепой теории. Глядя, как Энрико разжигает кирпичную печь, он заявил:
— Некоторые считают, что возможно использовать силу молнии… но об этом пока рано говорить. Следи за огнем, не зевай.
Утверждали, будто синьор Ферреро умеет готовить блюда, влияющие на поведение людей (что соответствовало действительности), и ходили слухи о его невероятном огороде. Он выращивал экзотические растения, не только никем не виденные, но о которых даже не слышали, а он знал, как включить их в свои самые изысканные рецепты. У него росли ядовитые любовные яблоки или помидоры, овощи с шишковидными корнеплодами и змееподобные плети с похожими на когти стручками. Никто не представлял, где он берет семена или черенки. Повара всегда творили молитву и крестились, прежде чем собрать дьявольские плоды. Но самым удивительным были люди, посещавшие старшего повара. Как-то на кухню явился известный историк из Падуи с фолиантами под мышкой и час о чем-то шептался с синьором Ферреро. Потом старший повар объяснил,
— Понятия не имею, но его не спрашивай. Старший повар Ферреро не любит таких вопросов. — Он моргнул и отвернулся.
В другой раз кухню посетил монах-переписчик, известный своими способностями переводить с древних языков. Он несколько часов просидел со старшим поваром над единственным куском пергамента, который издали походил на бумажные листы в музыкальном салоне дожа. Тогда я заинтересовался, каким образом мой благодетель получил такое образование, дающее ему возможность советоваться с известными учеными.
После того как монах ушел, синьор Ферреро поместил пергамент в одну из своих книг, и мое любопытство разыгралось не на шутку. Я подошел к его столу, почтительно поклонился и спросил, где он научился читать и писать. Он, не поднимая глаз, продолжал шелестеть бумагами.
— В школе. Где же еще?
— Но зачем вам понадобилось разбирать все эти манускрипты?
— Я нахожу интерес в истории. — Он явно хотел побыстрее от меня избавиться.
Я почесал затылок.
— Что может быть интересного в писанине мертвецов?
Синьор Ферреро отложил бумаги и посмотрел на меня с таким удивлением, словно ответ был совершенно очевиден.
— Лучано, — начал он подчеркнуто терпеливо, — если мы не будем знать, что происходило до нашего рождения, как определим, что движемся вперед?
«Черт возьми, это же очевидно», — подумал я и ответил:
— Никогда не смотрел на это с такой стороны.
Старший повар подался вперед, оперся локтями о стол и сплел пальцы.
— Послушай, что я тебе расскажу. Некогда существовала огромная библиотека — ты хоть знаешь, что такое библиотека? Прекрасно. Эта великая библиотека находилась в Александрии. Король Египта требовал, чтобы его подданные и чужеземцы предоставляли переписчикам все книги и манускрипты, которые имели, чтобы сделать копии для этого хранилища. Некоторые копии были настолько совершенны, что их отдавали ничего не подозревающим владельцам, а оригиналы оставались в библиотеке. Король также скупал рукописи по всему Средиземноморью, включая труды Эсхила, Софокла и Еврипида…
— Кого?
— Мудрецов, изрекавших нечто такое, что стоило слушать. Великая библиотека насчитывала около миллиона свитков и рукописей — по истории, науке, искусству и философии. Это было величайшее собрание человеческих знаний.
— И вы изучаете все эти книги, маэстро?
— Нет, — печально улыбнулся он. — Пока мудрецы копили знания, ничтожества развязывали войны, и время от времени какие-то сокровища великой библиотеки безвозвратно пропадали. Окончательная потеря случилась, когда Александрию завоевал мусульманский военачальник и решил что труды, созвучные с его Кораном, никому не нужны, а противоречащие ему — нежелательны. Поэтому приказал уничтожить и те и другие. Считается, что книгами топили печи, которые грели воду для солдатских бань, и их хватило на целых полгода.