Книга нечестивых дел
Шрифт:
Амато быстро освоился в таверне и понял, что венецианцы презирают немцев. В силу своей работы ему приходилось много общаться с горожанами — поставщиками продуктов, и те откровенно выражали свое пренебрежение к германцам. Как-то мясник, продающий им свиные мослы и сухожилия, свалил свой кровавый товар во дворе и подмигнул мальчику. «Господи, храни этих Гансов. Кто бы мне еще платил за такую дрянь?» — Менье весело усмехнулся. — Типичная история.
Я знал, что он ничего не придумывает: сам часто слышал, как венецианские торговцы рассказывали ужасные вещи о посетителях этой таверны и царящих в ней отвратительных нравах: о сопящих едоках с вымазанными жиром подбородками, которые не пользовались ножами, а зубами вцеплялись в огромные куски мяса, о вонючем пенном пиве в кружках
Менье поправил шаль.
— Большинство поваров в таверне Святого Георгия были немцами, и все их искусство сводилось к тому, что они коптили свинину и квасили капусту. Какая-то кулинарная ересь! — Я улыбнулся, но он как будто не заметил. — Но были и венецианцы. Им там не нравилось, но что поделаешь — работа есть работа.
Я подался вперед и энергично закивал, готовый рассказать, насколько сам был благодарен, когда мне за ночлег и стол поручили таскать воду и приносить дрова. Но старик отвернулся к окну и воскликнул:
— Mon Dieu! [16] Сами ангелы плачут!
Дождь усилился и лил не переставая. Затем я услышал далекие раскаты грома.
Менье глотнул вина и промокнул рот шалью.
— Был в той таверне один повар по супам — человек с заостренным лицом, считавший себя лучше всех остальных. Он высокомерно молчал и отказывался есть и пить с немецкими собратьями. На своей личной полке он хранил бутылку кьянти и бокал из муранского стекла — явно украденный у бывшего работодателя. Даже вилку носил в кармане передника. — Старый повар покачал головой. — Только вообрази — вилку!
16
Боже мой! (фр.)
Старик расправил на коленях плед, продолжая удивляться необычному делу: повар по супам на заштатной кухне имел такой дорогой предмет.
— Именно так: пока немцы рвали мясо зубами и проталкивали его себе в горло пивом, он смаковал из бокала кьянти и орудовал вилкой, причем держал ее особенным образом. — Менье поднял бокал с вином и согнул мизинец на женский манер. — Он говорил только по-итальянски и делал вид, что не понимает даже таких простых слов, как ja [17] и nein. [18] И советовал Амато поступать таким же образом. «Ты еще молод, — повторял он, — сумеешь сбежать от этих варваров».
17
Да (нем.)
18
Нет (нем.)
И Амато прислушивался. Да-да! В то время даже Амато — не забывай, он был еще ребенком, крестьянским мальчуганом, сыном вечно нетрезвого вассала, — так вот, даже Амато развил в себе высокомерное отношение к тем, кому служил. День и ночь он искал возможность «бежать от варваров». Направил все свои помыслы на то, чтобы достичь чего-то лучшего. — Старик повернулся к окну, не в силах отвести взгляда от обрушившейся на дом серой стены ливня.
— И как ему это удалось, мсье? — спросил я.
— Что? — Он удивленно поднял глаза, словно забыл о моем присутствии. — Ах да… Как-то вечером немецкий торговец привел в таверну венецианского аристократа. Тот был изысканно одет — в атласный камзол и бархатную шляпу. Амато говорил, что и то и другое было цвета вина из Бордо. Представляю, как этот модник морщил нос, переступив порог таверны, — там всегда пахло потом и пивом.
Менье неожиданно поднял узловатый палец, и я вздрогнул.
— Амато соображал, что происходит вокруг. Он был смышленым парнем. В этом его мать оказалась права. — Старый повар покачал головой, и уродливый перст уперся в меня. — Он понял, что венецианец явился в таверну с большой неохотой и только потому, что ему требовалось заключить сделку. Все это не укрылось от глаз мальчугана.
Корявая рука скрылась под пледом. Дождь хлынул с новой силой, вдали ударил гром.
— Амато видел, как два человека вели переговоры и перед ними стояли выдолбленные оленьи копыта с шапкой пивной пены. Венецианец едва прикоснулся к своему. Почему люди пьют пиво, когда можно пить вино? Пиво! Господи помилуй!
Я заметил, что Менье рассеян и легко отвлекается. Возраст и потеря близких заставили его совершенно уйти в себя.
— Как поступил мой наставник? — попытался я вернуть его к теме разговора.
— Что? Так вот: Амато сбегал на кухню и украл бокал и бутылку кьянти у повара по супам. Он был решительным парнем. Дерзким… — Менье клюнул носом, давая понять, что одобряет поступок моего благодетеля. — Тем временем сидевший за столом венецианец побледнел и нахмурился. А что еще ему оставалось делать? Представляю, что он почувствовал, увидев на свиной ноге застывший жир. Амато проворно поставил перед ним бокал с вином, учтиво поклонился и удалился. Вот так просто.
Тот человек оказался Эрколем д'Эсте, а я… — Крючковатый палец вновь взлетел вверх. — Я был у него старшим поваром. Уходя из таверны, д'Эсте отвел Амато в сторону и спросил: «Ты умеешь готовить?» И Амато ответил: «Да, синьор». — Менье улыбнулся и дернул головой. — Он сказал это без всякого колебания: «Да, синьор». — Старик хлопнул ладонью по ручке кресла и так громко рассмеялся, что закашлялся. Испугавшись, что он задохнется, я встал и похлопал его по спине. Когда дыхание вернулось к Менье, он поднял на меня глаза и снова улыбнулся. — В то время Амато готовить не умел. Вообще. Но он стал моим учеником.
Я откинулся в кресле, изумляясь, что такие незначительные вещи, как вовремя поднесенный бокал вина, способный отбить неприятное послевкусие от свиной ноги, или украденный гранат, могут направить нашу судьбу в непредсказуемое русло. Согрел руки о чашу с вином и вдохнул ароматный пар.
Старший повар Менье взял с чайного столика салфетку, громко высморкался, затем вытер лицо.
— Это был один из самых изысканных домов в Венеции. У д'Эсте Амато открыл для себя мир привилегированных классов. — Старик плотнее закутался в шаль, и в его жесте промелькнуло нечто горделивое. — Я прекрасно помню тот дом — всегда тихий. Спокойные разговоры за питательным отваром с пирожными, шелест шелковых одежд в коридорах. В каждой комнате вазы со свежими розами. По вечерам свечи отражались от серебра и вспыхивали маленькими искорками на хрустале. Человек, попавший на прием в столовую, испытывал истинное удовольствие. Vraiment. [19] В доме было все самое лучшее.
19
В самом деле (фр.)
Дождь ослабел, не мешая мне слушать дребезжащий старческий голос, потеплевший от воспоминаний.
— Для Амато все было в новинку. Невиданным. Он настолько поддался впечатлениям и погрузился в роскошь, что, вероятно, решил, будто дом обладает некоей благородной сущностью. Там звучали голоса знати и аккорды арфы. И могу подтвердить, даже детям нравилась музыка в том доме. Амато наблюдал, как проводят в праздности дни и изливают чувства lesjeun filles un flenr. [20] Ax, эти девушки! Все комнаты пропитались ароматом гардении, которую они втирали в грудь.
20
Девушки в цвету (фр.)