Книга о букве
Шрифт:
Великий французский ученый и философ Репе Декарт высказал мысль о том, что в основу «универсального письма», а точней «универсального языка» должна быть положена математика и логика. «Следует установить методическое расположение всех мыслей-идей, подобно методически установленному порядку естественного ряда чисел, — писал Декарт в 1629 году. — Подобно тому, как можно в один день научиться на каком-нибудь неизвестном языке называть и писать все числа до бесконечности, таким же образом должна быть найдена возможность сконструировать все слова, необходимые для выражения всего, что приходит и может прийти в человеческий ум. Все зависит от нахождения тех простых идей, которые свойственны представлению каждого человека и из которых
Немного позже гениальный современник и коллега Декарта, немецкий математик и философ Лейбниц указал на пути, следуя которым можно построить универсальное письмо и язык, которые станут «азбукой человеческой мысли». Рассуждения заменяются вычислениями, язык становится логической алгеброй понятий. Все сложные идеи получаются комбинацией идей простых, подобно тому, как все самые большие числа — это сочетания горстки цифр.
Лейбниц предложил цифровые обозначения для первых девяти букв латинского алфавита, передающих согласные 1 = «в», 2 = «с» и т. д.; десятичные разряды соответствуют пяти гласным: 10= «а», 100= «е», 1000 = «i», 10 000 = «о», 100 000 = «у». Более высокие разряды обозначаются сочетаниями двух гласных (миллион = «ну» и т. д.). Благодаря этому мы получаем возможность не только писать, по и говорить на «языке мысли». Число 12 (обозначающее какое-то определенное понятие) произносится как «ас», число 21-о как «са» и т. п.
Лейбниц оставил предварительные заметки о «пазиграфии» и «языке мысли». Идеи, высказапиые им, принесли большую пользу математической логике и кибернетике. Была сделана попытка и создать «числовой язык». Серб Моисей Паич в 1859 году выпустил брошюру под названием «Пазиграфия на основе арабских цифр». Паич предложил занумеровать все понятия, предметы, действия четырехзначными цифрами («небо» — число 2815, «солнце» — 2911, «лететь» — 2505, «земля»—1889 и т. д.). Падежам предлагалась нумерация цифрами 1, 2, 3 и т. д. Для обозначения множественного числа перед этими цифрами добавлялся символ 0. Четырехзначные числа, обозначавшие «основные» слова, отделялись от падежных окончаний черточкой. Если «книга» писалась числом 2300, то в родительном падеже оно давало 2300–2, в дательном — 2300–3, в винительном — 2300–4. Во множественном числе родительного падежа: 2300–02 и т. п. Глагольные формы обозначались трехзначными цифрами, которые шли не после, а перед «осповным» числом.
Другие создатели пазиграфических систем полагали, что числовая запись громоздка и условна. Вместо нее предлагалась «универсальная идеография». Например, чех Батек разработал «неоглифы» — «идеографическую передачу мыслей образами, не связанными со словами существующих языков». Немецкий профессор Андре Экарт создал «зафо» или «смысловое письмо» — опо также является системой условных знаков, обозначающих понятия и слова. Но, пожалуй, наиболее интересные и перспективные варианты пазиграфии связаны с «языком рисунков» — древнейшей формой записи информации в обществе людей.
Научное обоснование «рисуночная» пазиграфия получила в работах талантливого русского ученого-самоучки Я. Линцбаха. Он показал, что в принципе средствами графики, рисунка можно изложить любое содержание и передать самые абстрактные идеи и мысли. Причем для этого нет нужды составлять заранее особый «словарь идей» или «человеческих мыслей». Главной бедой в «числовых» и «символических» системах всеобщего письма как раз и было отсутствие такого «словаря». Его-то в принципе и составить невозможно. Астрономы сосчитали число видимых на небе звезд. Зоологи определили число видов всех живых существ нашей планеты. Но ни философы, ни лингвисты не подсчитывают, сколько у человечества есть «идей» или «мыслей» (да никто из них и не брался всерьез за такую неразрешимую задачу).
Мы мыслим с помощью слов, с помощью языка. Однако возможно и другое, так сказать, «внесловесное» мышление. Блестящими образцами его являются труды
Художественное произведение неразрывно связано с формой, с материалом. Точный «пересказ» ого невозможен в силу специфики самого «языка искусства». Зато все остальное «внесловесное» в мышлении можно перевести на язык слов: и логические понятия, и математические теоремы, и графические диаграммы, чертежи, планы, схемы. Но возможна ли обратная процедура? Можем ли мы «словесное» переводить на другой язык — например, «язык графики»? Липцбах доказал возможность такого перевода. С этим согласна и современная семиотика, наука, изучающая знаковые системы: в принципе информация может быть закодирована любыми знаками, независимо от их материальной формы.
В настоящее время «рисуночную» пазиграфию разрабатывает, при поддержке ЮНЕСКО, коллектив, в состав которого входит известный художник Жан Эффель, творец знаменитой серии «Сотворение мира». За основу берутся уже известные всему миру знаки и символы. Отталкиваясь от этих «корпей», можно создавать все новые и новые «слова» — пазиграммы. Они подчиняются строгим правилам «знакообразования» и соединяются с другими пазиграммами с помощью особой «грамматики».
Грамматика строится на основе «языка дорожных знаков». Дуга, поставленная над знаком, обозначает глагол (ведь знаки предписания действия в дорожной сигнализации заключены в круг). Угол над знаком говорит, что перед нами прилагательное (треугольные знаки предупреждения в дорожной сигнализации), черта — существительное (часть прямоугольного дорожного знака, который обозначает указатель).
На первый взгляд может показаться, что наконец-то создан «универсальный язык», на который можно переводить даже художественные произведении и философские труды — и они будут понятны любому человеку нашей планеты, говорящему на любом языке. Но, как отмечает сам Эффель, не следует даже и пытаться переводить на язык пазиграфии романы, наподобие «Войны и мира». «Представьте, Марсель Марсо без единого слова исполняет роль Гамлета. Интересно, но не Шекспир». Точно так же «рисуночная пантомима» не может заменить живопись словом. Увы, у топора и скальпеля различные «диапазоны» действия.
Действительно, в качестве примитивного средства обмена сообщениями, например, для туристов, посетителей выставок и т. п. подобная система пазиграфии, безусловно, годится. Но как только мы переходим к грамматике, не к условной «грамматике пазиграфии», а к сложной грамматике естественных языков, мы сразу же наталкиваемся на сложности и противоречия. Что, казалось бы, проще, чем личные местоимения. Однако во многих языках нет абстрактного «мы», необходимо указать, кто это «мы» — двое нас или трое, или множество. В английском языке есть только «you», в русском— «ты» и «вы», а в японском существует несколько форм вежливого обращения, в зависимости от того, кто и к кому обращается — равный к равному, младший к старшему, старший — к младшему (а ведь и «старшинство» также имеет свои ранги!). Простейшее спряжение глаголов по системе пазиграфии не идет ни в какое сравнение с теми сложностями глагольной системы, которые мы находим в живых (и мертвых) языках (например, в языке австралийского племени аранта насчитывается до 92 глагольных форм спряжения!). А как быть с падежами? В китайском их нет, в английском — 2, в русском — 6, в санскрите — 8, а к языке табасаранцев, жителей Дагестана — 48. Сколько же падежных показателей должно быть в системе пазиграфии? 0,1 или все 48?