Книга перемен
Шрифт:
За углом Михаила Александровича ждал неприятный сюрприз: он нос к носу столкнулся с Игорем Борисовичем, который с ходу начал подхватывать свои очки и придираться.
— Самостоятельность проявляем, Михаил Александрович, уважаемый? Или строптивость? Почему не с группой?
— А меня почему-то невзлюбили, Игорь Борисович, наверное, так же, как и вас, поскольку вы тоже один бродите.
— Что дозволено Юпитеру, Михаил Александрович. К тому же я при исполнении. Работа у меня, — начал вдруг неловко оправдываться Игорь Борисович.
— Да не сочиняйте вы, — не испугался Михаил Александрович, — у вас безделушек целый мешок.
— Безделушек! — завелся вдруг особист и пошел пятнами. — Безделушек! Это произведения искусства, а не безделушки! Произведения древнего, веками оттачиваемого искусства! Безделушки! Да им цены нет! Бессмысленность какая! Недоумство! Я. Я на вас рапорт напишу. Нарушение режима. Вас в двадцать четыре часа выставят. Безделушки! Кого только в Африку не присылают!
— Я не понимаю, за что вы на меня сердитесь, Игорь Борисович, — недоумевал Михаил Александрович. — За то, что я один хожу, или за то, что не разбираюсь в африканском искусстве? Я не искусствовед и не этнограф, я всего лишь любопытствующий турист. Что-то мне нравится, что-то нет, что-то даже отталкивает. Хотите рапорт писать, пишите. Поеду домой с чистой совестью. Мне здесь неуютно и одиноко. Мне четыре года до пенсии осталось. Как-нибудь протяну.
Очки у Игоря Борисовича свалились-таки в большую пластиковую сумку с «произведениями искусства», а тараканы замерли и загрустили.
— Да ну вас, Михаил Александрович. Меня тоже за этот рапорт не похвалят. Ехали бы вы поскорей в пустыню. Жду не дождусь. На вас за три дня кучу телег накатали, и все пустых, никчемных, просто со злобы. Не нравитесь вы нашей публике, не похожи. Угрюмы и задумчивы, комплиментов дамам не говорите, не проставились по приезде, чеков не считаете — лень вам. Дело ли?
— Не обязан, — закусил удила Михаил Александрович.
— Не обязаны, — тяжко вздохнул Игорь Борисович. — Вот и убирайтесь мосты наводить, — фыркнул он и добавил себе под нос: — Никому не нужные.
— Никому не нужные? — насторожился Михаил Александрович.
— О господи! Да ясен же пень! Была бы там дорога, а то ведь нет и быть не может. Я же говорю: пре-ис-под-ня-я! Так на кой?.. Верблюды все равно кружным путем как ходили, так и будут ходить, привыкли они. И у бедуинов тоже свои традиции. Будет этот ваш мост стоять памятником… известно чему, пока торжественно не рухнет, — раздухарился Игорь Борисович.
— Так, — озадаченно посмотрел на него Михаил Александрович. — Что вы тут такое говорите? Провоцируете, что ли? Или вы шпион? Вербовщик?
— Да не вербовщик я! Я — этнограф! Хоть и бывший, как они считают. А-а, да что там, так и есть — бывший. Я ради поездок по Африке на все пошел, душу продал этим. Инквизиции продался. И сижу вот в Ливии, ёкэлэмэнэ, сам себе противен. Ей-ей, Михаил Александрович, уважаемый, мечтаю иногда что-нибудь неизлечимое подхватить и домой вернуться по инвалидности. С чистой анкетой.
Он замолчал, запнувшись, выудил очки из пакета, устроил их на переносице и продолжил деревянным голосом:
— А вы все равно никому ничего не расскажете и доносов писать не станете, судя по вашей характеристике, потому я такой смелый, болтаю, пользуюсь моментом. Мне больше не с кем, вот и потерпите. Вы скоро отвалите, и я перестану вас смущать.
— И меня потянут за недоносительство, — в тон ему закончил Михаил Александрович.
— Глупости какие. Работа с вами проведена по регламенту,
— Бедный вы, несчастный, — безжалостно ухмыльнулся Михаил Александрович.
— Бедный я, несчастный, — раздраженно подтвердил Игорь Борисович. — Вы поиронизируйте, поиронизируйте! Моментально в рапорт попадете за нарушение режима. Ох!
— Снова-здорово, — спокойно ответил Михаил Александрович, — пошли по кругу. То-то мне бабушка Йеманджа змею не дала. Не надо тебе, говорит, по кругу ходить. Вечная маята, говорит, будет.
— Йеманджа? — страшно заволновался Игорь Борисович. — Йеманджа, говорите? Ин-те-рес-но-то как! Йеманджа — богиня текущих вод! То есть рек. А вам мосты наводить. Ай-яй! И змею не дала. Змея себя за хвост кусала?
Михаил Александрович кивнул, недоумевая.
— Кусала, значит. Вообще-то, это и символ бессмертия, и бог радуги. Бог радуги — дитя Йеманджи от одного из многочисленных мужей. От Обаталы, что ли? Не помню, но не суть. Не пожелала она дать вам бессмертие, значит. Когда-то считали, что змея, сбрасывая кожу, рождается заново, то есть фактически бессмертна.
— Я так понял, что она меня пожалела.
— Ну, правильно. Вам кожу менять поздно. Да и слишком много потерь у вечно живущих. Оттого колдуны равнодушны, а часто злы. Привыкли к потерям за долгую жизнь.
— Вы что, верите, что колдуны бессмертны? — поразился Михаил Александрович.
— А вы не верите? Так это от невежества, уважаемый, — свысока произнес Игорь Борисович. — От невежества. Что у колдуна главное? Его дар, мастерство — называйте как угодно. Он не умрет, пока не передаст этот дар преемнику. То есть дар бессмертен, а сам колдун — оболочка, все равно что сменяемая змеиная кожа. Между прочим, некоторые немыслимое количество лет живут, пока не найдут преемника. Такая жизнь уже не жизнь. В них ничего человеческого не остается.
— Она мне зайца дала. Это что-нибудь значит? — спросил заинтересовавшийся Михаил Александрович.
— Если дала, а не продала, то значит. Заяц — это трикстер, проходящий персонаж многих мифов и сказок. Трикстеры ведут себя непоследовательно, как и люди. Заяц — один из любимейших, и, между прочим, он, путаник, по своему легкомыслию лишил людей надежды на бессмертие. Это известная байка. Рассказать?
— Расскажите, коли не сложно.
— Луна призвала как-то зайца и сказала ему: «Поди к людям с известием: как Луна умирает и воскресает, так будет и с вами, с людьми». Заяц лопоухий по легкомыслию своему перепутал все на свете и сказал: «Слушайте, люди, Луна повелела сообщить вам, что как она умирает и гибнет, так и вам полагается». Луна, узнав о том, что натворил косой, наказала его палкой — по морде. Потому у зайца губа раздвоенная. Видите, как это подчеркнуто на статуэтке? Значит, ваш заяц делался с целью напомнить об этой притче. А как расставить акценты, это уж дело владельца. Может, это напоминание о том, что человек смертен, а может, предостережение: ничего не перепутай, будь внимателен, чтобы все понять правильно, а то получишь по морде палкой.