Книга перемен
Шрифт:
Окончательный разрыв, развод был, конечно же, неизбежен. Но Олег все медлил, хватался за соломинку, за истончившуюся до прозрачной, почти невидимой шелковинки прошлую любовь. Да и не любовь уже давно, а тоненькое волоконце ностальгии и благодарности, остывшей за годы и годы, проведенные врозь.
Известие о попытке ограбления склада фирмы застало Олега в адвокатской конторе, где для него подготавливали документы о расторжении брака. Некто Кучинский, отвечавший за охрану филиала «Мериклы», позвонил по сотовому, сообщил о неудавшемся ограблении, попытка которого была сделана уже дней десять назад, во время пребывания Олега на отдыхе в Испании. Кучинский попросил о встрече в связи с особыми обстоятельствами, касавшимися личности одного из преступников, сбежавшего из-под стражи.
— Да наплевать мне на его личность, — возмутился Олег. — Я так понял, что вынести ничего не удалось, а систему сигнализации уже сменили?
— Сменили, Олег Михайлович. Тут же и сменили, и поругались с поставщиками этой самой безотказной системы. Ее, как оказалось, обесточить — раз плюнуть. Очень даже просто на самом деле. Но догадаться об этом не каждый смог бы, а только исключительно хорошо разбирающийся человек. И остроумный, я бы сказал. Если бы не его напарник, который нашумел, из склада много чего вынесли бы ценного, я думаю, и никто бы ничего не услышал. Так вот я об этом, который сбежал. Я бы не настаивал на встрече, Олег Михайлович, но. Еще раз повторю: дело в том, кем оказался… э-э-э… взломщик. Никак не могу назвать его имя по телефону, но оно вам, я абсолютно уверен, знакомо. И было бы непростительно скрыть его от вас.
Олег чертыхнулся недовольно и назначил встречу настырному охранителю, а когда узнал имя, чуть было не казнил Кучинского, как в старину казнили гонца, принесшего дурную весть. Известие о том, что грабителем оказался не кто иной, как Франик, взорвало Олега. Какая там буря в душе! Все вранье про бурю. Никакой такой душевной бури и не замечаешь, не до нее вовсе, если мозг вдруг оказывается на месте желудка, а сердце бьется там, где раньше была скорее всего печень или — кто ее знает? — селезенка, а голова пуста, как мыльный пузырь, и в глазах — едкая, щипучая мыльная радуга.
Олег и сам не помнил, как оказался на Васильевском перед дверью квартиры родителей, как на лестничной площадке сгоряча двинул плечом казенного вида пустоглазого и жесткоротого, будто черепаха, субъекта, как заколотил в дверь, забыв о том, что существует звонок.
Аврора Францевна на кухне выронила пузырек со смесью валерьянки и пустырника и выдохнула:
— Олежка. Ключ потерял.
— Аврорушка, что с тобой? — не на шутку встревожился Михаил Александрович, который последние несколько дней маятно таскался по квартире вслед за женой — куда она, туда и он, как хвост. — Аврорушка, капелек?
— Миша, да открывай же! Это Олег! Он в детстве вечно ключ терял и колотил вот так, как сейчас.
— Аврорушка. — еще больше испугался за жену Михаил Александрович. — Может, «неотложку»?
— Я не сошла еще с ума, Миша! — выпрямилась Аврора Францевна. — Может быть, скоро сойду, но еще не сошла! Я сама открою.
Она, красиво поседевшая, худенькая и немного потерявшая в росте, бросилась к входной двери, распахнула настежь и — не могла не обнять его вопреки всем обидам, почему-то не тающим со временем, как не тает вечная мерзлота.
— Ты совсем на Гром-камень стал похож, — оглядела она Олега. — Окаменевшая волна. На тебя конный памятник можно ставить — вполне выдержишь.
— А?..
— У нас горе, Олежка.
— Франик. Я только что узнал.
— Тебя тоже преследуют?
— Преследуют? Кто? За что?
— Эти, — кивнула в сторону двери Аврора Францевна. — Звонят, следят, караулят, проходу не дают. Подайте им Франика. А где я им Франика возьму? Я ничего о нем не знаю с той самой ночи.
— Мама, не плачь. Он объявится рано или поздно. А эти… преследования я прекращу. Это совсем легко. Он же на склад моей собственной фирмы влез. Я просто откажусь от всех этих расследований-преследований, в конце концов, ничего же со склада не пропало, а если они там сильно принципиальные, то задействую кое-какие связи. Без проблем.
— Один сын, значит, в бандиты вышел, — появился в прихожей Михаил Александрович, — а второй вором стал. А третьему до нас дела нет, живет себе в своем Израиле, самый умный.
— Папа. Кто бандит? — искренне изумился Олег. — В смысле, я? Чушь какая-то.
— Деньги и связи сейчас только у бандитов. А мы два года жили на ворованное. Нас тоже ворами сделали.
— Франик нас два года содержал, Олежка, — объяснила Аврора, — два самых тяжелых года. Мы не знали, что он ворует. Это он нас так берег.
— Мама, ты не беспокойся о деньгах. Я сейчас вполне могу вас обеспечить. Запросто.
— Не хватало еще! — рявкнул Михаил Александрович и отвернулся. Немного помедлил, словно желая что-то добавить, но промолчал, снова ушел на кухню и загремел стулом и чайником.
— Он не примет помощи, Олежка. Но если ты отвадишь этих, будет уже хорошо. Мы почти не спим из-за них.
— Отважу. И я пойду, мама. А Франик объявится, никуда он не денется, паршивец такой. Отцу., наилучшие пожелания. Будь здорова, мамочка. Мои телефоны — вот, на карточке.
И Олег, резко развернувшись, вышел, так и не поняв, что они с отцом не прощают друг другу своих же собственных ошибок. Он и не заметил, что из неосвещенного коридорного тоннеля на него с испугом, тревогой и неизвестно откуда взявшейся надеждой смотрит зареванная, исхудавшая от невзгод и переживаний Светочка.
Как ни странно, после неожиданного визита Олега Михаил Александрович воспрянул духом, подтянулся, обзвонил кое-каких знакомых и объявил, что возвращается на работу, что его берут на полставки в Метрострой, на Выборгскую линию, кем-то вроде смотрителя или консультанта-координатора работы смотрителей — из его объяснений Аврора Францевна, вся ушедшая в заботы об Анечке, мало что поняла. Поняла лишь то, что Михаил Александрович теперь часто не будет ночевать дома, так как его новая должность предполагает и ночные дежурства.
Это и к лучшему, подумала мудрая Аврора. И дело даже не в деньгах, которые ему будут платить, а в том, что у него меньше времени останется на самоедство по поводу неудавшихся, как он считает, сыновей. И ей каждый божий день не придется доказывать, что с мальчиками, в общем-то, все обстоит благополучно. Что нельзя им навязывать образ жизни, который сами-то они считают правильным и разумным, что все изменилось, и мальчики, слава богу, давно выросли и вполне вписались в новые условия. Что Олег много работает и разбогател, что Оксана и Вадим весьма успешны в Израиле и растят исключительно талантливого сына, что Франик. С Фраником, конечно, беда, но. Но она чувствует материнским сердцем, что он жив и здоров. И насколько она его знает, он не позволит себе не процветать. В том смысле, разумеется, в котором он сам понимает благополучие и процветание.