Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Прощение.
Он оставил кафедру, подхватил с пола канареечно-желтые башмаки, по одному в каждой руке, и неохотно пошел по рядам к выходу. Первые несколько секунд ощущались как минуты, он шел в тишине, один-одинешенек. Потом Любители Иисуса встали и столпились вокруг него, нежно касаясь его плеч, спины, живота, ягодиц, бедер — всего, до чего могли дотянуться, одновременно без труда произнося чистыми голосами:
— Прощение.
— Прощение.
— Прощение.
— Прощение.
— Прощение.
— Прощение, — произносили все по очереди, пока он не нащупал дверь
На пути в поселение, пока его отвислая, пустая сумка болталась на поясе, он несколько раз поворачивал голову, чтобы взглянуть на церковь, чей силуэт вырисовывался на фоне восхитительного неба. Никто, кроме него, не покинул церковь. Вера — место, которое люди не покидают, разве что это совершенно необходимо. склонялись к тому, чтобы следовать за ним в Царствие Небесное, но были не склонны следовать за ним в юдоль сомнений. Он знал, настанет день, и, может, настанет очень скоро, когда у них появится другой пастырь. Паства Питера получила от него то, в чем она остро нуждалась, а их поиск спасения будет продолжаться еще долго после того, как он уйдет. В конце концов, их души так страстно мечтали как можно дольше оставаться во плоти, дольше пребывать в промежутке сознания. Это естественно, они ведь всего лишь люди.
А около джипа СШИК дела шли своим чередом. Люби-тель—Один удалился куда-то, с лекарствами было покончено, провизию грузили в машину. В погрузке принимали участие больше , чем обычно, можно сказать, целая толпа. И Тушка с Флорес включились в работу, нося тюбики, мешочки и банки, но Питер заметил даже издалека, что сначала подходили к Флорес и приближались к Тушке, только если у Флорес руки были полны. Наконец до Питера дошло: она им нравится. Кто бы мог подумать? Она им нравится!
— Позволь мне понести, — сказал Тушка, когда Флорес ухватилась за особенно тяжелый мешок с тестом из белоцвета.
— Я о’кей, — воспротивилась Флорес.
Ее волосы взмокли от пота, подчеркивая маленький череп, и голубые вены выступили на висках. Одежду — хоть выжимай. Флорес наслаждалась происходящим.
Чуть позднее, когда все трое уже сидели в машине и Тушка отъезжал от Си-два, она сказала:
— Мы их расколем.
— Расколем? — эхом откликнулся Тушка.
— Разберемся, что у них за механизм внутри, — объяснила она.
— Да? — сказал Тушка, явно не интересуясь перспективой.
— Да, и потом, с Божьей помощью, мы излечим их.
Питер был удивлен, услышав эти слова из уст работницы СШИК. Но лицо Флорес появилось в щели между передними сиденьями, как голова горгульи из готической стены, в поисках проповедника, засунутого на заднее сиденье.
— Просто фигура речи, вы должны понимать, — сказала она. — Другими словами, если посчастливится. — Ее лицо снова исчезло, но она еще не закончила. — Вы, наверно, не шибко верите в такую чепуху, как счастье, а?
Питер отвернулся и уставился в окно. При скорости, с которой Тушка вел машину, темную землю можно было принять за бетонное шоссе, и иногда пласт бледного белоцвета убегал назад, расплываясь, как разметка на дороге. Если напрячь воображение, он мог бы увидеть дорожные знаки на шоссе М-25 с указателем расстояния до Лондона.
— Думаю, что верю, — ответил он Флорес, немного запоздав.
Он точно знал, что слово «счастье» нигде в Библии не упоминалось, но это не значило, что счастья не существует. Грейнджер называла его счастливчиком. И в лучший период его жизни, когда Би была рядом, он и вправду был счастлив.
Когда он добрался до квартиры, там наконец его ждало письмо Би.
В нем говорилось:
Питер, я люблю тебя. Но пожалуйста, не возвращайся домой. Умоляю тебя. Оставайся там, где ты есть.
28
Аминь
— Что мне здесь нравится, — сказала Моро, стремительно ускоряя темп на беговой дорожке, — каждый день что-то капельку меняется, но в то же время все остается по-прежнему
Она, Би-Джи и Питер занимались на спортплощадке под тентом. Это был просто еще один день на Оазисе, очередной перерыв, согласно расписанию, несколько часов отдыха перед тем, как вернуться к работе над великим проектом. Навес защищал их от солнца, но свет его был таким ярким в это послеобеденное время, что пронизывал переплетение холста, придавая телам желтоватый оттенок.
Моро уже пропотела как следует, шаровары прилипали к бедрам при каждом шаге, голый живот блестел. Она поставила себе цель пройти триста шагов и была где-то на полпути, не сбавляя темпа и крутя рукоятки беговой дорожки, словно это были ручки газа на мотоцикле.
— Тебе надо бы попробовать тренировать только ноги, не держась, — посоветовал ей Би-Джи, отдыхая между подходами в отжиманиях, — четырехглавые подкачаешь, икроножные, да и вообще.
— Я заодно и руки тренирую, — ответила Моро. — Беспалые часто запускают руки, те становятся вялыми. А я себе сказала — ни за что.
Питер поднимал мешок с песком, надетый на шкив, вернее, пытался поднимать. Руки у него значительно окрепли от работы на плантациях белоцвета, но, видимо, теперь он напрягал какую-то иную группу мышц.
— Не надрывайся при подъеме, — сказал ему Би-Джи, — вниз тоже полезно. Выжимай медленно. Медленно, насколько сможешь.
— Я думаю, он для меня еще тяжеловат, — сказал Питер. — Что в этом мешке? Не песок же?
Он не мог себе представить, чтобы СШИК вез на корабле мешок с песком, когда это место можно было уделить чему-то более полезному и равному по весу — мешку сахара или человеку.
— Земля, — сказал Би-Джи, обведя рукой пространство вокруг площадки под тентом.
Он стянул майку и выкрутил ее. Сморщенные шрамы радугой проступили у его левой подмышки, уродуя плавный рельеф на груди.
— Полагаю, что отсыпать оттуда землицы не получится? — поинтересовался Питер.
— Я тоже так полагаю, братан, — подтвердил Би-Джи с чрезвычайно серьезным лицом, но на самом деле он шутил.
Человек становится для тебя открытой книгой, если узнать его поближе. И его интонации, и окончание фраз, искорки в глазах — тончайшие символы, неведомые официальной науке, на которых можно при желании построить дружбу на всю жизнь.