Книга странных новых вещей
Шрифт:
Чьи-то пальцы — большой и средний — защелкали у него перед носом.
— Питер, ты где витаешь? — спросил Тушка.
— Извини, просто я и правда не люблю такую музыку.
Ответ был уклончивый, но тоже правдивый. Самодовольное вибрато Синатры, усиленное до такой степени, что прорывалось и сквозь весь этот гам, подталкивало Питера переступить за грань выдержки, как некий шутник, без конца тычущий тебя под ребра.
— А по мне — терпимо, — пожал плечами Тушка. — Это же просто рябь в эфире, Питер. Молекулы возбуждаются на несколько секунд, а потом снова успокаиваются. Ничего особо раздражающего.
«И каждый день как Валентинов день», — мурлыкал Синатра, а Тушка накручивал на вилку очередную порцию спагетти.
— Кто-то гонит на альбом Фрэнка?
К ним бочком пробиралась, неся вазочку с десертом, женщина, сидевшая за соседним столом. Это была коллега Би-Джи, они были даже похожи, несмотря на белокожую блондинистость женщины. Она уставилась на Питера с шутливым осуждением:
— Кажется, мне послышалось, что хулят божественного Фрэнка?
— Простите, — ответил Питер, — я не подумал.
— Непревзойденный американский песенник, — пояснила она бесстрастно. — Не сравнимый ни с чем. Одно из величайших достижений человечества.
Питер почтительно кивнул:
— Наверное, я уже не в том возрасте, чтобы оценить его.
— А сколько вам?
— Тридцать три.
— А мне тридцать два!
— Ну, я англичанин, это другое дело…
— Эл Боули, Ноэль Кауард, Ширли Бэсси? — Она произносила эти имена так, как будто каждый, рожденный в Британии, должен раздуться от гордости, услышав их.
— О господи, — вздохнул Питер. — Я же… это мне не по силам.
Возникла пауза, во время которой Фрэнк Синатра завел куплеты про маленького старого муравья и большой фикус [19] .
— Ничего, — смилостивилась женщина. — Бывает. Не могут же все любить одно и то же. Это не возбраняется.
Питер вспомнил наконец, как ее звали, — Ирис. Ирис Бернс. Атеистка, выросшая в семье пятидесятников. Она любила поиграть в карты. Когда-то у нее была сестричка, которая утонула в бассейне на заднем дворе. Они с Би-Джи любили пошутить насчет центробежной силы. И она была гетеросексуалкой, несмотря на свою мужиковатую внешность. Ни один из этих клочков информации о ней не помог Питеру придумать мало-мальски вразумительную ремарку. Даже назвать ее по имени было уже поздновато, тем более что она может предпочесть, чтобы он называл ее Бернс, как все остальные.
19
Имеется в виду песня Сэмми Кана и Джимми ван Хойзена «High Hopes» («Большие надежды»), спетая Фрэнком Синатрой в 1959 г. и через два года включенная в его альбом «All the Way».
Почему пустейший разговор оказывается чреват всяческими ловушками и подвохами? Отчего люди не могут просто помолчать, пока не найдется действительно существенной темы для того, чтобы высказаться, как это делают оазианцы?
— Дай ему передохнуть, — сказал Тушка. — Он только что вернулся из долгой командировки в Город Уродов.
— Да ну? — удивилась Бернс, она с грохотом поставила свой десерт и уселась за их стол. — Надо бы вам в следующий раз мазаться лосьоном от загара.
— Так и сделаю, — ответил Питер.
Он знал, что лицо у него краснее, чем положено, ибо он имел глупость надеть поверх футболки еще и свитер. Тогда ему казалось, будет правильно показать всем, что он нормальный городской парень, а не придурок, сбежавший из пустыни.
— Удивлена, что вам пришлось так много быть на солнце, — сказала Бернс, размешивая в вазочке темно-красный сироп с чем-то похожим на йогурт, пока субстанция из белой не превратилась в розовую. — Они ведь нечасто выходят на улицу или нет?
Питер отвернул ворот свитера, чтобы дать шее проветриться.
— Они почти каждый день работают на открытом воздухе.
— Ну?
— Да.
— И что делают?
— Выращивают и собирают урожай, чтобы сделать для нас еду.
Бернс съела несколько ложек десерта.
— А знаете, я объездила все поселение по периметру и нигде не видела ни плантаций, ни огородов — ничего.
— Это потому, что они прямо в центре.
— В центре?
— В центре поселения. — Питер глубоко вздохнул, пот разъедал ему лоб. — Разве мы это уже не проходили?
— Наверное, с другой женщиной, милый.
— Не называй его милым, — предупредил Тушка. — Он священник.
— Поля находятся внутри поселка, — объяснил Питер. — Все здания построены вокруг них.
— Вполне логично.
— Логично? Почему?
— Они очень скрытные.
Питер отер рукавом пот со лба:
— Не поэтому…
Он не договорил, ослаб. Флотилия детишек пришла на подмогу Синатре, подпевая в припеве «Больших надежд». Под их напором у Питера разом пропало всякое желание объяснять особенности сельского хозяйства оазианцев.
Бернс встала и гаркнула на весь зал:
— Эй, Станко! А поставь-ка что-нибудь инструментальное, а то пастор мучится.
— Да нет, в самом деле, что вы… — запротестовал Питер, когда все, кто был в кафетерии, обратили свои взоры на него. — Не надо…
Но он почувствовал облегчение, когда голоса Синатры и школьного хора исчезли на полуслове и вместо них забренькало фортепьяно под баюкающий шелест маракасов.
Бернс снова уселась и разделалась с десертом. Тушка доел остатки болоньезе. Питер проглотил всего несколько кусочков блина и наелся. Он откинулся на спинку стула, и дружеские разговоры десятков людей зашелестели мимо его ушей: легкая смесь технического жаргона, болтовни о еде, вежливых споров насчет практического решения каких-то задач и бессмысленная мешанина еле слышных слов и фраз, и все это переплеталось с бразильской самбой.
— А какую музыку вы любите, Питер? — спросила Бернс.
— Э-э…
В голове у него было пусто. Имена и названия, которые он прежде мог бы выпалить одним духом, стерлись из памяти напрочь.
— Если честно, — сказал он, набрав воздуха побольше, — я не большой ценитель записей. Я больше люблю живую музыку, люблю присутствовать при исполнении. Таким образом наслаждаешься не столько музыкой, сколько торжеством самого момента, когда люди делают что-то вместе на публике. Что-то может пойти ужасно неправильно, но благодаря сочетанию таланта, доверия и энтузиазма выходит великолепно.