Книга Темной Воды (сб.)

Егоров Андрей Игоревич

Ответы я получил много позже — когда системные сбои последовали один за другим, и мир в одночасье сошел с ума. Случилось это седьмого октября две тысячи семнадцатого года. Оказалось, что самообучающаяся система искусственного интеллекта в этом году перешла на качественно иной уровень развития. Какая-то ее часть еще была подчинена нуждам человечества, другая же полностью индивидуализировалась. Возник конфликт между искусственным интеллектом, настроенным на нужды людей, и чуждым человеку, зарождающимся в недрах машины разумом, нацеленным исключительно на саморазвитие.

Проще говоря, огромная система, суперкомпьютер, которому так доверяли люди, страдала раздвоением личности. Компьютер

вывел меня из лагеря и пропустил за защитный периметр, потому что я намеревался уничтожить в нем угрозу для человечества. Но тот же компьютер включил затем сигнализацию, чтобы спасти себя…

Дальше началось страшное. Сверхмощные вакуумные бомбы уничтожили два многомиллионных города. Атака, рассчитанная компьютером, была неожиданной и жестокой.

После этих чудовищных событий часть человечества, наконец, осознала, откуда явится новая угроза. К несчастью, далеко не все разделяли подобную точку зрения. Общество раскололось надвое — началась война.

Я покидал лагерь, четко осознавая свое предназначение.

Пока другие заключенные примеряли военные мундиры и готовились мстить, я потратил финансовую компенсацию на покупку дома в Сибири. Стоил он сущие копейки — никто не хотел ехать в глушь, где из благ цивилизации имелось разве что электричество. Да и оно работало с перебоями.

По счастью, оставались еще в России такие места, где можно было спрятаться от насквозь компьютеризированной цивилизации. Вдвоем с Лисой мы прибыли в этот тихий уголок, чтобы прожить жизнь…

Адский бурильщик

Снаряд снова увяз в земле. Денис спрыгнул с платформы и побрел по липкой, красной грязи к буровой установке. Тяжелые ботинки хлюпали, с носков летели похожие на кровь капли. В оставленных человеком следах нехорошо булькало, пузырилось. Потыкав в пульт, он услышал слабый гул, идущий из глубин земли и чертыхнулся — Сааков будет недоволен. Денису представилось красное от гнева лицо прораба, ноздреватая кожа на широком носу и голубые водянистые глаза, в которых всегда читалась плохо скрываемая зависть за то, что его любили женщины, а Саакова нет («Что, опять загубил бур, Степанцов? И почему меня это не удивляет?! Ты бы не по бабам бегал лучше, а думал, как улучшись свои показатели!»). На душе сделалось мерзко. Хоть бы заработала эта проклятая машина.

— Сам бы попробовал здесь бурить, – проворчал Денис, мысленно обращаясь к Саакову, – посмотрел бы я на тебя тогда, урод.

А в небе, как назло не было ни облачка. Пекло так, что хоть сейчас раздевайся и ложись загорать. Если бы только на Тхукане был океан. Чтобы добыть воду, надо бурить пару недель. Да и та жидкость, которую удавалось извлечь из недр Тхукана, годилась только для перегонных систем — мыться в ней точно не стоило. Иначе кожа слезет лоскутами. Вон Саакову попало несколько капель на лицо — теперь ходит рябой и вечно всем недовольный. Женщины им, дескать, не интересуются.

А у Дениски, всем известно, на станции большая любовь. Астролингвист. Наташа. Даже на слух приятно это старинное имя. Оно же как музыка звучит. На-та-ша. Сейчас сидит, наверное, одна в стереозале, смотрит какой-нибудь грустный фильм о любви и посасывает синтезированный клубничный коктейль через трубочку. А он торчи тут в этом пекле. Да жди ремонтную бригаду! Вот ведь, свинство какое!

Денис от всей души пнул буровую установку. Носок левого ботинка заметно прогнулся, но уже через секунду вмятина зарубцевалась. На Тхукане герметичность одежды — все. Не будь она герметичной — грязь проберется даже через малую трещинку, всосется в тело, а там все — пиши пропало…

Конечно, с третьей волной такого не происходило, и он ни одного из людей, до которых добралась грязь, не видел, но сомнений в том, что будет плохо, не испытывал. Знающие люди говорили, будто первая и вторая колонии кончили плохо как раз из-за того, что герметичность базы нарушилась, но верилось в это с трудом.

Денис вернулся к платформе, забрался в кресло, сообщать об аварии не хотелось. Сейчас начнется. Сааков, как обычно, будет орать. А Лернер скажет: «Я предупреждал, Степанцову рано одному работать. Опыта маловато. Да и юный слишком. Зря доверили. А не отправить ли нам его обратно, в буровой техникум?». Скрипнув зубами, Денис сжал покрепче рацию и нажал на кнопку:

— Земля, я бур девятнадцать. Земля, я бур девятнадцать. Как слышите меня? Прием.

Странное дело. На призыв Дениса никто не откликнулся. Только слышны были пощелкивания и шипение в эфире. Обычно через помехи уже через секунду прорывался хриплый голос Саакова: «Земля на связи. Ну что там у тебя опять, бабий любимчик?..», но сейчас царила абсолютная тишина. При этом рация была исправна. В этом Денис не сомневался. Если бы с ней что-то случилось, разрядился генератор или отошел контакт, он не услышал бы даже помех.

Может что-нибудь с приемной антенной, предположил он. Пошевелил контакты, ощупал провод, идущий к антенне, что торчала на пару метров над платформой, покачиваясь под ветром.

— Земля, я бур девятнадцать… Земля, я бур…

Ничего. Денис положил рацию на место, присел на платформу, пребывая в задумчивости. Если на базе возникли перебои со связью, то ее восстановят в самое ближайшее время. Там техники такие, что из пары мотков проволоки соорудят передатчик. А если что-то сломалось у него, спохватятся, что он не выходит на связь, уже ближе к вечеру. Пришлют вездеход со спасателями. Но целый день бурения будет потерян. И что он скажет? Что бур застрял, а рация не работала?! Разумеется, всякие бывают случайности, но Сааков этого не поймет. Станет давить на психику. Денис вздохнул. Почему все неприятности случаются с ним? Что он их притягивает что ли, в самом деле?! Есть же еще Мишка Свирский и Антон Больнов. Почему у них никогда ничего не происходит? И бур не застревает, и рация не ломается.

Денис снова попробовал вызвать базу, потом немного похимичил с пультом — все без толку, и сел на платформу, глядя в даль — понял, что остается только одно — ждать прибытия спасателей. Такая уж у него несчастливая судьба.

Через час на горизонте замаячило смутное пятнышко. В мареве раскаленного воздуха было не различить точно, что именно он видит, но потом расплывающийся силуэт как-то сам собою сложился в маленькую фигурку — к платформе направлялся некто в скафандре бурильщика. Шел сам по себе, без транспортного средства, шлепал по красной грязи, высоко поднимая колени. И походка у него была странная — его мотало из стороны в сторону, как пьяного, да и то, что он следует к платформе номер девятнадцать в гордом одиночестве само по себе — событие удивительное.

Денис заволновался, зашарил по карманам, извлек бинокль и приложил к глазам — всех буровиков снабжали таким, чтобы отслеживать грязевые бури. Человек приближался, и вскоре его можно было различить уже вполне отчетливо. Он двигался, выставив перед собой руки — ладони постоянно сжимались в кулаки, и снова разжимались. Но куда страшнее было его лицо — серое, с багровыми глазами и вываленным изо рта кроваво-красным языком.

У него же стекло шлема выбито, понял Денис.

Шел человек, при всей странности походки, очень быстро. Грязь так и разлеталась из-под тяжелых ботинок в разные стороны.