Книга вторая: Флот
Шрифт:
– Погодите, камрады, но ведь это английский авианосец, почему они атакуют английские же борта?
– Какая тебе разница, воюй давай, собьют же!
– Си, сеньор!
– Варелла, сзади, сзади! Ччорт. Варелла.
– Его что, того?
– Не отвлекаться! А его – да, “того”. В ноль.
– Бля, да я их теперь… Он мне был полсотни песо должен! Кто-то за это должен ответить!
– А вот теперь – не увлекаться!
– Да пошли бы они! Размажу!
Появления тяжелого британского эскортника никто не ждал, и среагировать успел только “Гинсборро”, сразу выпустивший все тридцать два борта. Только вот беда: бортов
– “Птенцы”, выход, валим всех активных! – прозвучал на общей голос капитана Чавеса.
– Си, сеньор!
У британских пилотов начались сначала большие проблемы, а потом и большие потери. “Гинсборро” начал стрелять по кабинам, то есть по утопленным вглубь корпуса истребителя “коконам” пилотов, и “невосполнимые потери” британцев тут же стали зашкаливать. А со стороны “Санта Марии” подходило несколько сотен бортов.
– Отзовите пилотов, – сказал англичанам на общей Мигель Чавес, – Отзовите, в этой бойне нет смысла! – Тишина была ему ответом, – Хорошо, продолжаем, заключил он.
И тут борта с “Санта Марии” долетели.
– В кого стреляем? – спросил сам Два по сто, решивший для разнообразия лично полетать.
– Да во всех! – ответил Алонсо, чьи пилоты уже давно были “в деле”, – В своих только нежелательно.
– Понял, камрад! Все слышали? Боевые стрельбы, цели – вот они, перед вами, кто промажет – тот котумба! В своих не попадать, это минус к карме!
– “Минус к карме”? – спросил кто-то на мостике английского авианосца, – Они воспринимают нас как мишени на полигоне?
Через несколько секунд он убедился, что именно так их и воспринимают: около двух третей “Ситроенов” атаковали сам авианосец.
***
– Рамота, мне тоже очень жаль Рута.
– Да ничего, Менолли. Я долго живу на свете, это была не первая и не последняя моя кладка, а птенцы – они иногда гибнут. Никогда не можешь полностью защитить их от хищников. Конечно, они редко гибнут взрослыми… Но бывает и так. Вас, людей, много, но у каждого из вас мало птенцов. Часто и вовсе нет. У нас же – все наоборот. Так что это в порядке вещей. Я просто очень разозлилась.
– Но это же естественно!
– Так же естественно, как и то, что сейчас я – практически успокоилась. Это наша жизнь. И именно для того, чтобы она стала лучше, я и хочу расселить своих сородичей по разным планетам. Нельзя оставаться на одной. Это как… Смешно, именно у людей есть поговорка про “не складывать все яйца в одну корзинку”. Хотя придумать такое стоило бы нам: ведь это мы несем яйца, никак не люди. Я тут подумала: вот в последнем бою “Санта Мария” потеряла двадцать шесть пилотов. Они ведь тоже чьи-то дети. И не так, как у меня. Скорее всего, единственные. Каково их матерям? Так что я правда успокоилась, Менолли. Поверь.
– Верю, чудо золотое. Конечно я тебе верю. Ведь иначе невозможно.
Рамота “обняла” Менолли крыльями и сказала:
– Я правда не понимаю, зачем люди воюют. Убить напавшего хищника – это одно. Я, собственно, так и поступила, убила хищника.
– И еще как убила! – вставила Менолли.
– Ну это да. Но война… Нам придется заняться и ей, если мы хотим жить среди вас, но это мне непонятно.
– Думаешь, нам самим это понятно? Люди воюют испокон веков, но так до сих пор и не понимают, зачем. Тот, кто “играет в обороне” – ну ладно, можно объяснить хоть как-то. Но тот, кто нападает?! Ведь очевидно, что погибнут на войне одни, а ее результатами воспользуются совсем другие! И, тем не менее, люди идут на войну. Идут нападать на других людей. Я сама не понимаю этого, Рамота. Может быть, Жан-Клод сможет объяснить. Или Джорэм.
– Может быть, вы просто не хищники? Вот мы – да, и мы ловим свою добычу, когда хотим есть. Но когда не хотим, нам в голову не придет убить для развлечения или “ради идеалов”. Неужели люди похожи на нерассуждающее стадо травоядных?
– Я не знаю, Рамота. Вот я – травоядная?
– Нет.
– А эти “тени войны” – Энрике, Кончита, Жан-Клод, остальные?
– Менолли… Ты права. Они – тоже нет. Они не травоядные. Но почему тогда?!
– Может быть, только по отдельности мы люди, а все вместе мы все-таки стадо баранов, готовое растоптать походя любого, просто оказавшегося на пути. Причем даже и путь мы не выбираем – на то есть пастух и его собаки. Не люблю я людей, веришь?
– Менолли, похоже, это я люблю людей больше, чем ты сама. А ведь я не человек.
– Чего стоит раса, которая любит себя меньше, чем ее любит другая раса?!
– Ничего. Решительно ничего. Однако в отношении своей расы ты все-таки несправедлива. Посмотри на своих товарищей, разве они не достойны как минимум уважения? Вот эти самые наши с тобой общие знакомые? Ты всех их знаешь по именам. Я, Менолли, решилась на довольно-таки страшный шаг: я заявила всем драконам Лады-Веды, что именно я знаю, как расселить нашу расу в галактике и принимаю за это полную ответственность перед всеми драконами. Полную. Перед всеми. Мне поверили. И теперь только мне решать, как мы расселимся. Но только я за всё и отвечаю.
– Ты… Ты – решилась на такое?
– Да. Потому что кто-то ведь должен. И это будет сделано.
– Люди убили твоего сына.
– А что, еще двенадцать техов на той палубе убили не люди?
– Другие люди, англичане.
– Тогда почему твоих товарищей убили какие-то “англичане”, а моего сына – люди “вообще”?
– Ты это понимаешь?
– Можно подумать, ТЫ этого не понимаешь! На англичан я обижена. Страшно, смертно. Но… Не на всех. Даже на них – не на всех. У них есть планеты, где они растят своих… Птенцов, да. Я хотела разорить пару таких, но – это было бы неправильно. Пусть они живут. Пусть даже они тоже живут.
– “Экологическое равновесие”?
– Вот ты правильно соображаешь. Если бы мы уничтожили всех хищников, что угрожают нашим птенцам, мы бы сохранили ближайшие кладки. Но потом оказались бы на мертвой планете, где нам нечего есть. И вымерли бы. Давно уже. Поэтому куницу, поймавшую моего птенца, я испепелю. Но не пойду испепелять всех куниц в лесу.
– Ты действительно так думаешь?
– Да. Слова, которыми мы говорим, я “выудила” из твоего сознания, но мы, все мы, понимали, “как оно происходит”, с самого начала. Нельзя, чтобы “всех”. Просто нельзя. Иначе все тупо вымрут. И мы – тоже.