Книжка про Гришку
Шрифт:
Дачные дети ходили по берегу реки, водили своих собак на поводках, друг на друга смотрели свысока - каждый считал, что его собака неизмеримо выше по происхождению, чем все другие. На красоту окрестностей они не смотрели - все на своих собак смотрели, чтобы те не испачкались, предположим, в навозе, поскольку по улице ходит деревенское стадо и испачкаться породистой собаке можно в один миг.
Девочка Лиза ничего про собачью чистопородность не подозревала. Она подобрала себе щенка, который случайно оказался в деревне Коржи и, дрожа от дождя и холодного ветра, пришел ранней весной к ней на крыльцо и поцарапался в
"Гришка глупый, Пестряков грубый, - думала Лиза.
– Не стану я с ними дружить. Они мне совсем не подходят".
Щенок Шарик попытался лизнуть Лизу в нос, чтобы хоть таким образом развеять ее настроение.
– Шарик, Шарик, - сказала Лиза, - я сейчас привяжу тебе золотую ленточку на шею и пойду с тобой на берег реки, где гуляют культурные дети со своими красивыми собаками. А на этих бескультурных Валерку и Гришку я обижена на всю жизнь.
Обида - ах!
– это трудное слово, но как оно легко произносится. Именно в этот момент Пестряков Валерий, чинивший рогатку, поежился и попросил маму:
– Мам, закрой дверь, сильно дует.
Гришка споткнулся, коленку ушиб. А дядя Федя, высунувшись в окно, осмотрел ясное небо.
– Тучи, - сказал дядя Федя.
– Сгущаются.
Лиза привязала Шарика на золотую ленточку, вплела себе в косу золотой бант, надела золотое платье и прошлась со щенком по берегу реки, там, где прохаживались и прогуливали своих собак посетители выставки. Лиза шла носик кверху, губы шнурочком шелковым. Взрослые посетители, нужно им отдать справедливость, говорили с ласковыми улыбками:
– Ай, какая мордашка. Ах, какой жабик...
– Это про Шарика.
– Ну, умница...
– Это про Лизу.
Зато дети, как люди более искренние, именовали Шарика шавкой, сявкой, чучелом, муравьедом, даже помесью кошки с метлой. Про Лизу они говорили "дурочка", а также спрашивали: "Ты его для блох держишь?" Лиза не вынесла такого отношения, распечалилась, даже утопиться хотела или голодом себя уморить.
ТОГДА ОНИ ПРИТАЩИЛИ ОЛЬХУ
– Позор, - сказал Гришка, выслушав Лизин печальный рассказ.
– Я тут сижу, кричу на тот берег, а нужно совсем о другом кричать. Пойдем к моему дяде Феде. Он нам поможет. Он одиноко скучает без дела.
Гришка неправду сказал - был не в курсе. Пока он прогуливался по деревне, дядя Федя сбегал в правление колхоза, провозгласил себя бригадиром дачников на покосе и сейчас энергично действовал у кухонного стола.
– Будем жарить баранину, - сказал дядя Федя.
– Мне для ударной работы мясом заправиться нужно. Баранину я помыл, уксусом сбрызнул, перцем и солью посыпал, луком проложил. Пусть пропитывается. Ты поди на берег в ольшаник, там я видел две ольхи сухие, кем-то срубленные. Ты со своей подружкой приволоки их сюда. Уголь у ольхи стойкий, жар ровный - царские дрова. Раньше ольхой Зимний дворец отапливали. Она аромат прибавляет.
– Дядя Федя, пожалуйста, дайте совет.
– Это потом, - сказал дядя Федя.
– Я сегодня, не поев баранины, не способен к оригинальным мыслям.
– Пойдем, - сказал Гришка девочке Лизе.
Тогда они притащили ольху.
Дядя Федя развел костер. Поджарил баранину на шомполе от старинного ружья. Когда они поели и облизали пальцы, дядя Федя сказал:
– Выкладывайте.
Гришка изложил Лизин рассказ в сокращенном и усиленном виде.
– Разве это беда?
– сказал дядя Федя и посмотрел на Лизу по-своему, как бы вбок, но все же прямо в глаза.
– Эх, беда-лебеда! А ты не пробовала перейти речку вброд?
– Это еще зачем?
– В Лизином вопросе, как распаренная каша, пыхтела обида.
– Буду я ноги мочить в новом платье...
– Ладно. Придется снасть делать... Как зовут твою жучку?
– Шариком, - сказала Лиза.
– Какой размер?
– Маленький. Ему, наверно, три месяца. Такой, если взять без хвоста.
– Она показала размер, какой бывает коробка из-под вермишели.
А ГДЕ У НАС ЛЬВЫ?
Лиза пришла чуть свет. Гриша и дядя Федя спали. Дядя Федя - на широкой кровати, которую купил благодаря своему ревматизму; Гришка - на раскладушке, как сверчок в алюминиевой мыльнице. Лиза села с Шариком у окна в кухне. Шарик тихо сидел, наверное, чувствовал что-то особенное.
Гришка проснулся от дяди Фединого громкого голоса.
– Гришка!
– кричал дядя Федя.
– Хочешь, чтобы я на покос опоздал? Мне еще бригаду нужно будить. Пока растолкаешь - умаешься. Вставай, Гришка, беги за водой. Ополоснемся, позавтракаем - и вперед, мальчик!
Гришка схватил ведро, за водой сбегал. А Лиза сидела с Шариком у окна и даже завтракать с Гришкой и дядей Федей не захотела.
– Да, - сказал дядя Федя.
– Беда-лебеда!.. Снасть! Вот, бери снасть.
– Он полез под кровать, достал оттуда ошейник в медных заклепках и бляшках с неизвестными письменами и знаками и ремешок узкий с кисточками по всей длине. Возле петли, за которую поводок рукой держат, была надета большая стеклянная бусина старинного вида.
Дядя Федя обрядил Шарика в ошейник. Погладил и сказал:
– Идите теперь туда, где тех собак выгуливают. Я скоро.
Лиза понурая шла, ничего не говорила. Гришка ее утешал - мол, дядя Федя не подведет.
Детей с собаками на берегу прибавлялось мало-помалу. Известно, городские, утомленные телевидением дети на летних каникулах любят поспать подольше. Гришка и Лиза прогуливались с Шариком, ни на кого не обращая внимания. Зато владельцы высокопородных собак то и дело поглядывали на Шариков ошейник и поводок. Один из них, Костя Гостев, владелец эрдельтерьера, предложил Лизе выменять ошейник и поводок на губную гармошку.
Лиза и Гришка разговаривать с ним не стали.
Вдруг послышался шум. На берегу появились дачники в шортах. Каждый нес грабли. Впереди - дядя Федя без граблей. Ему, как бригадиру, некогда сено сгребать: все свое время он решил распределить на показ приемов труда и словесное обучение.
– Перед работой, - говорил дядя Федя, - хорошо перейти речку вброд. Холодная вода придает бодрость и ударное настроение. А это что?!
– вдруг воскликнул дядя Федя таким голосом, словно споткнулся о небольшую Пизанскую башню.
– Удивительно! Откуда у нас такое чудо?