Книжная лавка близ площади Этуаль
Шрифт:
Гюстав уже стоял на лестнице. Он низко поклонился монахине:
– Мы вас ждем, мать Мария. Как хорошо, что вы к нам выбрались!
– Он заметил удивленный взгляд Дани и подтолкнул его к монахине: - Вот позвольте вам представить, мать Мария, молодого человека. Он ваш соотечественник, русский, вернее, с Украины. Зовут Дени.
– Правда?
– Мать Мария вскинула голову, и Даню поразило ее лицо широкоскулое, чуть монгольское, с удивительным выражением доброты, силы и даже веселости. Она вдруг спросила по-русски, певучим московским говором: - Дени - это Денис или Даниил?
– Даниил, - отозвался Даня. Он впервые в жизни говорил с
– Моя семья тоже родом с Украины, - сказала мать Мария.
– У меня и девичья фамилия украинская - Пиленко. Что ж, давайте знакомиться, Даниил... не знаю, как вас по батюшке...
– Что вы, никто меня по отчеству не зовет, - пробормотал Даня. Даней звали дома.
– Ну и хорошо, Даня, я тоже буду вас так звать, если позволите. Вы здесь, в этом доме, конечно, не просто гость? Так?
Даня молча кивнул.
– То-то я вижу, вы здесь свой человек.
– Она усмехнулась, потом сказала серьезно: - Я тоже сейчас ваш товарищ, Даня. Ни один русский человек не может сидеть сложа руки, не такое теперь время. Приходите ко мне, на улицу Лурмель. У меня есть большая карта Советского Союза, на ней мы отмечаем все продвижения и победы советских войск. И еще у меня есть радио, вы сможете послушать Москву.
Гюстав, услышав знакомое название "Лурмель", закивал:
– Да, да, Дени, мать Мария открыла на улице Лурмель общежитие для престарелых и неимущих, а сейчас в этом общежитии иногда прячутся бежавшие из лагерей ваши люди. Мать Мария делает для нас всех очень большое дело, прибавил он.
– Полноте, - отмахнулась от него мать Мария.
– Делаю то же, что и все.
– Она взглянула на Даню своими прекрасными глазами.
– Так приходите, Даня.
Даня молча поклонился. Так вот какие бывают монахини!
Гюстав между тем говорил с матерью Марией о каком-то связисте, которого некий Арроль прячет у себя и которого надо переправить на улицу Лурмель. Николь поманила Даню на кухню.
– Ну, что смотришь на мать Марию? Удивляешься, да? А она настоящая героиня. Вот посмотри, что о ней здесь написано, - это писал один из ваших, который был с ней хорошо знаком, прожил у нее несколько месяцев...
Она протянула ему бумажку.
"Мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, - русская поэтесса, - читал Даня.
– В России до революции выпустила сборник стихов "Скифские черепки". Стихи очень талантливые. Дружила с Блоком, Андреем Белым, Алексеем Толстым. Написала о них интереснейшие воспоминания".
– А какая она добрая, какая великодушная, если бы ты только знал! продолжала Николь.
– Мы с Жермен так ее любим! Ходим к ней со всеми нашими делишками.
(Если бы Николь и Даня в тот осенний парижский вечер могли заглянуть на минуту в будущее, они убедились бы, что мать Мария - русская поэтесса Кузьмина-Караваева - и правда высочайшая героиня. За участие в Сопротивлении, за укрывательство советских бойцов нацисты арестовали ее, отправили в немецкий каторжный лагерь Равенсбрук. Там она встретила русскую женщину, приговоренную к смертной казни. Мать Мария обменялась с ней номером и одеждой и вместо нее пошла на казнь... О, если б можно было заглядывать в будущее!)
Опять трижды прозвонил колокольчик у дверей. На этот раз пришел моложавый рыжеватый человек с гибкой спортивной фигурой, с веселыми искорками в глазах, подвижной, быстрый в движениях и разговоре. Гюстав обрадовался ему, назвал его мсье Криво и утащил за собой в комнату.
–
– Сын какого-то большого аристократа, не то сенатора, не то министра еще при русском царе. Всю жизнь, с детства, живет в Париже, по профессии инженер, а когда началась война в Советском Союзе, тоже стал подпольщиком. Хочет здесь помогать своей русской родине. Гюстав считает Криво очень ценным работником. Кажется, ему удалось завязать связи в каком-то важном немецком учреждении и оттуда получать сведения...
(И опять, если бы Николь и Даня могли заглянуть в будущее, они увидели бы мсье Криво в пустынном сквере где-то в окрестностях Парижа. Вот к нему приблизился человек в сером пальто, быстро передал что-то, кажется клочок бумаги, и так же быстро ушел. Мсье Криво едет в дачном поезде. В кармане у него документ, которого ждут подпольщики: доклад гестапо немецкому командованию о том, какие подпольные организации обнаружены во Франции, кто из подпольщиков арестован... О, мсье Криво и правда очень ценный работник! Ему удалось подружиться с немцем, который работал в штабе немецкого военного командования. Немец ненавидел нацизм и согласился помогать Сопротивлению. Это он доставал для мсье Криво почти все секретные бумаги, поступавшие в штаб. Но, несмотря на все предосторожности, и немца и мсье Криво арестовало гестапо. Он храбро вынес все пытки, голод и унижения концлагеря. После войны Криво вернулся на свою советскую родину. Николь и Даня могли бы увидеть его в Москве, где он работает скромным инженером. Правда, в рыжеватой шевелюре мсье Криво уже есть серебряные нити, но он по-прежнему подвижен, весел, склонен к легкой шутке, к иронии. На его пиджаке - ленточка военного ордена: французы помнят о тех услугах, которые он оказал Сопротивлению и своей советской родине.)
Сын министра и монахиня! И оба - в Сопротивлении! Даня никак не мог все это сразу осмыслить. В таких случаях папа шутил: "Все смешалось в доме Облонских". Он усмехнулся, вспомнив эту фразу, с которой начинается первая глава "Анны Карениной". Правда, все смешалось. Война!
Но вот снова звон колокольчика внизу, и перед Даней знакомый серо-синий шарф, знакомое, до блеска выбритое, как тогда, в саду Тюильри, лицо. Да, это Сергей. Но он не один. С ним высокий изможденный человек, которого он зовет капитаном.
– А, ты здесь, Даня!
– говорит Сергей.
– Видишь, я обещал встретиться, и мы встретились. Вот товарищ, которому ты будешь нужен.
– Вы обещали, что скоро возьмете нас в настоящее дело, - говорит дрожащим голосом Даня.
– Мы же здесь просто изводимся...
– Скоро будешь при деле, не волнуйся, - смеется Сергей.
– Сегодня я буду переводить, если понадобится, а потом ты будешь помогать капитану сговариваться с французскими товарищами. Это тоже сейчас очень нужная работа.
Выходит Гюстав, тащит всех в спаленку сестер.
"Наверно, долгую дорогу прошел этот капитан, прежде чем попал сюда", - думает Даня, участливо глядя на запавшие щеки капитана. Однако капитан полон энергии, он не желает ни минуты отдыхать, он настаивает на немедленной работе. Действовать! Действовать! Бороться!
– Мы не можем напрасно терять время, каждая минута для нас драгоценна.
– Его хрипловатый слабый голос внимательно слушают все.
– Я думаю, надо как можно скорее создать штаб, организовать здесь, во Франции, советские партизанские отряды. И чтобы штаб руководил этими отрядами, их боевыми действиями...