Книжная жизнь Лили Сажиной
Шрифт:
– А… что с дочками случилось?
– Одна, говорят, в медицинском училась и сбрендила, когда студентов в морг повели. Это дочка портнихи-то вашей. Старушка всякого навидалась в блокаду, а дочка – вишь, какая неженка оказалась: не вынесла мертвяков. А дочь Прасковьи, наоборот, от жизни свихнулась…
– Как это – от жизни?
– Ну, парней у нее не было, мать не давала гулять, вот и…
– Ерунда какая-то.
Мы перешли к гораздо более интересной теме: Таня вспомнила, что ее сосед, дядя Петя Бородавкин – геолог, он и работает на буровой, раньше нефтяные скважины бурил на севере, а сейчас чего-то напротив 11-й школы дырявит, за речкой (эта школа в пригороде, и ребята из поселков, которые ближе к городу, чем
Ни один член семьи Бородавкиных, как я успела выяснить, не имел бородавок, даже старшеклассница Людка, учившаяся в городе. В отличие от меня. У меня было две бородавки на пальцах левой руки, поменьше и побольше. Я очень переживала, но Таня сказала, что это пустяки, она мигом сведет их, у нее в прошлом году десяток был, прямо россыпь этой пакости, а теперь погляди-ка – и она предъявила свои и впрямь гладкие, безбородавочные руки. Да, она помнила, что с ней случилось в прошлом году… В отличие от меня. Ну, и ладно. Мой драгоценный камень мы положили покамест к Таниному камню, в ее школьный портфель, куда проныра Килька ни за что не полезет, – и пошли сводить бородавки, оказалось, что сейчас самое время.
В этот раз не я, а Таня схватила кухонный ножик и вонзила в дерево, росшее напротив крыльца, предварительно отколупнув кору, – по лезвию побежал густой белый сок. – У инжира началось сокодвижение, – сказала Таня гордо. – Смотри, как надо… – Она намазала едким соком обе бородавки, и еще накапала с ножа древесного сока в пузырек из-под лекарства, закрыв его затем резиновой пробкой:
– Это тебе с собой. Будешь мазать – и все пройдет, вот увидишь!
– Да ты просто фельдшер! – воскликнула я. Таня скромно потупилась, слегка улыбнувшись, а тут и дядя Петя Бородавкин вернулся с работы. Переждав маленько: вдруг он ужинает, мы пошли к соседям Буравлёвых. Найда на этот раз сидела на цепи и только слегка рыкнула, когда мы вбежали на крыльцо.
Дядя Петя, повертев в руках наши камешки, сказал, что это – обычный кварц, бывает кварц золотоносный, он как губка, и вкрапления желтые, иногда с краснотой, грязноватые такие, а ваши камни, девчонки, – не золотоносные, увы.
– Но вы все равно молодцы! – продолжал сосед. – И правильно делаете: в наших краях тоже ведь была золотая лихорадка, как в Калифорнии и на Клондайке, правда, организованно вели поиски, на государственном уровне, и не только песок золотой мыли на Сочинском прииске, а находили самородки до 200 граммов! (Мы с Таней переглянулись.) Только вот насчет нашей Змейки мне доподлинно неизвестно, знаю про прииски в верховьях рек Сочи, Мзымты и Шахе, но в 50-х годах позакрывали прииски – и зря. Ну, а старатели – вроде вас! – до сих пор пытаются искать золото, только тайком. Я вам больше скажу: за Красной Поляной, высоко в горах, есть кимберлитовая трубка…
– Это чего такое? – спросила потрясенная рассказом Таня.
– Это древний вулкан, после извержения получилась такая труба в земле, к выходу на поверхность она расширяется – до километра в диаметре. Кимберлитовая трубка где-то на 10 процентов состоит из алмазов. Оттуда, из трубки, их и добывают… В ЮАР больше всего, в Якутии тоже есть…
– И у нас на Красной Поляне?! – воскликнула я.
– Нет, у нас пока нет. Но… кто знает? Может, вы выучитесь на геологов и организуете добычу алмазов.
Камушки дядя Петя нам вернул, и мы решили их сохранить: пусть простой кварц, не золотоносный, а все ж с нашего участка! И когда еще мы соберемся мыть золото, учитывая, что вокруг бродит страшное Пугало.
Когда мы вернулись от соседей к Буравлёвым (любопытного Кильки дома не было), Таня подытожила:
– Вот ведь! Я-то думала, что мы просто книжные истории повторяем, вроде как забава, а
Я ухмыльнулась: тоже не ожидала, что всё окажется так серьезно, по-настоящему. Кимберлитовая трубка в горах за Красной Поляной очень меня вдохновила.
– Говорят, Сергей Александрович, учитель истории, каждое лето водит ребят в походы… Надо ему предложить направление: к алмазоносной трубе!
И мы с Таней, хоть и были на сей раз без головных уборов апачей, издали индейский боевой клич!
Портниха не обманула: после примерки, ровно через четыре дня, платья были готовы. Конечно, я тоже училась помаленьку шить – на домоводстве, которое в свободное время (после четырех уроков) вела учительница третьеклассников Алевтина Васильевна, но ситцевую в синих крапинках юбку, которую я, после многих упражнений, умудрилась пошить, носить было нельзя: бок задран, швы кривые, и присборена так, что даже я в ней казалась толстушкой. «Слабенькая троечка», – сказала со вздохом Алевтина Васильевна и потрясла моим шитьем перед лицами товарищей. На уроках домоводства были свои отличницы: второгодница Оля Лаптинова, грудь которой устремилась к носу, готовясь, видимо, переплюнуть знаменитую скифскую грудь Бабы Гали, и Таня Буравлёва – они шили сносно.
Но платья, которые сшила блокадница, просто украсили двух представителей человечества: Любовь Андреевну и меня (меня в меньшей степени). Кримпленовое в голубых цветах платье, в которое нарядилась она, никого не могло оставить равнодушным. А еще завитые в кудри волосы, белые бусики, капроновые чулки со швом сзади и туфли на шпильке: нет, Граф не должен устоять!
Я тоже была девчонка не промах: в льняном платье цвета маргарина, с черными кружевами (белых не нашлось) по круглой кокетке и воротничку, а еще туфли-лодочки и две жиденькие серые косички, заплетенные от самых ушей и достающие до плеч. Мои веснушки Любовь Андреевна замазала специальным кремом. Правда, я не узнала себя в зеркале, но это уж издержки портновского гения Анастасии Николаевны, а также парикмахерского и косметологического искусства Любовь Андреевны. Да, наверное, апачи расстроились бы, увидев нынче своего вождя… Впрочем, я же не собиралась изо дня в день щеголять в таком виде.
И вот мы вдвоем едем в рейсовом автобусе очень- очень далеко – в Адлер. На остановке «Санаторий «Заря» пересадка на № 4, и с виадука, из окна автобуса, я вижу прямую линию горизонта, причем синюю, четко обозначенную морем и проведенную в обе стороны; наконец-то горы расступились и остались позади, и, может быть, из-за морской равнины хоть краешком выглянет мое прошлое…
Но горы отступили лишь на время, дорога зазмеилась по склонам, да еще как, похлеще той, что вела на Центральную усадьбу, кто-то из пассажиров сказал, что автобус повернул на «Тёщин язык» (неужто язык всех тёщ не только длинный, но и извилистый?!). Любовь Андреевна побледнела на зависть всем бледнолицым, а меня укачало и вырвало, правда, она успела подставить под фонтан, извергавшийся из моего рта, свою раскрытую пошире выходную сумочку. Да, эти горы не оставляли своих происков, может, они разозлились из-за двух кварцевых камушков, которые мы с Таней у них отняли… Но это же такая мелочность с их стороны…
Едва живые добрались мы до Адлера. Суд находился в сером двухэтажном здании, неподалеку от моря, но и морской горизонт уже не радовал: я искала взглядом урну, меня опять тошнило. И нашла. А Любовь Андреевна достала пудреницу из пострадавшей сумочки и попыталась привести себя в порядок.
К задней стене суда завернул желтый милицейский газик с решетками на окнах; конечно, я, забыв про тошноту, побежала следом, а Любовь Андреевна, не желавшая что-нибудь упустить, за мной; мы увидели, как из машины вывели преступника в наручниках, в сопровождении двух конвоиров он направился к черному ходу; но по разочарованному виду Любовь Андреевны, я поняла, что это не Граф.