Княгиня
Шрифт:
Иннокентий поднял руку, благословляя Франческо Борромини.
— Ступай с миром!
— Слава Господу, Вседержителю нашему! — ответил Франческо, и тут же слова его подхватили сотни и сотни голосов собравшихся на площади.
Когда папа протянул Франческо руку с перстнем для целования, у княгини вырвался вздох облегчения. Тяжелый груз страшного нервного напряжения последних часов, дней и месяцев свалился с плеч, и Клариссу переполнила отчаянная, безграничная радость. Ей захотелось петь, танцевать, смеяться. И тут она заметила донну Олимпию — на лице кузины отпечатался гнев, заставивший Клариссу вновь похолодеть от ужаса.
Вдруг она увидела идущего от трибуны
— Поздравляю вас от всей души, синьор Борромини. Я столько молилась за вас, так надеялась на благополучный исход!
Борромини не торопился ответить на ее жест. Веки его подергивались, прежде чем заговорить, он обстоятельно откашлялся. Взгляд темных глаз был прикован к княгине, его слова звучали холодно и отчужденно. И очень страшно. Уже позже, вдумавшись в их смысл, Кларисса поняла, что предпочла бы вовсе не слышать их.
— Слишком благородно с вашей стороны, княгиня. Мне не хотелось бы злоупотреблять ни вашим благородством, ни вашей добротой. Однажды я уже просил вас не вмешиваться в мои дела. И потому буду вам весьма признателен, если впредь вы не забудете о моей просьбе.
Отвесив ей официальный поклон, он повернулся уходить, но на прощание добавил:
— Прошу вас именем святой Терезы.
Франческо ушел, а Кларисса так и осталась стоять, будто он наградил ее пощечиной. Повернувшись, она встретилась взглядом с Лоренцо Бернини — удивленно поднятые брови, искривленный улыбкой рот.
Следовало ли это считать наказанием ей за все?
19
В ту ночь сон к ней не шел — слишком многое пришлось Клариссе пережить за минувший день. Встав с постели, она направилась к себе в обсерваторию, пытаясь там обрести успокоение и душевное равновесие. Было слышно, как народ за стенами палаццо веселится и распевает песни. Шум толпы перемежался хлопками фейерверка, начавшегося в полночь.
Как смел Борромини так оскорбить ее?! После всего, что она для него сделала! Клариссу переполнял гнев, смешанный с чувством унижения. Сейчас Борромини вызывал в ней такую злость, что она с удовольствием схватила бы его за черное одеяние и трясла бы до тех пор, пока с него не слетел проклятый панцирь замкнутости и нелюдимости. И тут ей пришло в голову, что Франческо мог на самом деле и не знать о том, что было предпринято ею и монсеньером Вирджилио Спадой ради его спасения.
Эта мысль принесла успокоение, но ненадолго. Впрочем, как бы то ни было, ее друг остался в живых. Подойдя к подзорной трубе и посмотрев в окуляр, Кларисса взглянула на бархатисто-черный кружок Вселенной. Она видела Юпитер, видела и матово-желтый Сатурн. Под знаком этой планеты появился на свет Франческо Борромини. «Словно чашка с двумя ручками…»
В небо взлетали яркие цветные ракеты и тут же гасли, как будто люди в бессильной злобе с их помощью пытались добраться до звезд, вершащих их земные судьбы и плывущих по своим упорядоченным небесным путям. Эта мысль действовала странным образом умиротворяюще. Да, оказывается, есть еще силы во Вселенной, неподвластные людям, даже столь всемогущим, как донна Олимпия.
Неужели они и вправду существуют, эти силы? Княгиня вспомнила лицо кузины в момент ее поражения: ярость, гнев, злоба в глазах. Как поступит Олимпия, узнав о том, что это она, Кларисса, склонила папу даровать Борромини помилование? Как та будет действовать, если Иннокентий все же откроет ей, что именно Кларисса и стала главной виновницей ее фиаско?
Княгиня отошла от своего импровизированного
Нет, больше в этой тюрьме нельзя оставаться ни дня! Торопливо, но стараясь ступать как можно тише, чтобы никто, не дай Бог, не расслышал, Кларисса направилась к себе в гардеробную. Она уйдет из этого дома сегодня, сейчас, едва начнется рассвет.
20
Известие, так потрясшее Клариссу, пришло из Англии: Уильям, ее престарелый наставник, сообщил ей о смерти ее родителей. Нет, они не пали жертвой новой власти, чего так страшился отец, они погибли от тифа, эпидемия которого охватила их графство. Было ли случайностью или же благоволением Божьим, что они заснули вечным сном вместе? В постскриптуме Уильям сообщал, что его книга о поездках по Италии выдержала целых семь изданий и что теперь он — знаменитость в литературном мире.
Когда донна Олимпия выражала ей соболезнование, Клариссе показалось, что на отмеченном скорбью лице кузины все же пробежала едва заметная злорадная улыбка. Что же радовало Олимпию? То, что теперь Клариссе некуда бежать? Похоже на правду, потому что с этого дня контроль над ней заметно ослабел. Княгиня вновь пользовалась правом на свободное передвижение, даже за стены палаццо она могла выходить уже без сопровождения своей вечной дуэньи — кузины.
Но что толку от вновь обретенной свободы? На свой день рождения — Священный год давно завершился, со дня торжеств на пьяцца Навона и во вновь отстроенной базилике миновал без малого год — княгиня утром выехала из палаццо Памфили в церковь Санта-Мария-делла-Витториа якобы к заутрене. Клариссе показалось, что только там, у образа святой Терезы — и памятника ей самой, — в душе ее воцарится желанная упорядоченность.
Преклонив колено у бокового придела, она стала вглядываться в каменный лик. Кем была эта женщина? Кем была она сама? В очередной раз Кларисса подивилась тому, как изменились черты лица Терезы с тех пор, как она увидела ее впервые в мастерской Лоренцо Бернини. Незаметно и вместе с тем явственно на каменном лике запечатлелись изменения, подобные тем, которые с годами переживает в горе и радости, в муках и наслаждениях человек в соответствии с предначертанным ему Господом в незапамятные времена обликом.
Кларисса опустила веки. Перед ее внутренним взором потянулись картины безвозвратно ушедшего детства. Как же баловала ее жизнь, хотя бы уже тем, что даровала таких чудесных родителей, которых теперь не поднять из могилы. Кларисса была любимицей отца, чему не приходилось удивляться — он мечтал иметь сына и троих дочерей: одну красавицу, другую — работящую и хозяйственную, а третью — умницу; поскольку Кларисса была единственным в семье ребенком, отцу ничего не оставалось, как объединить в ее лице всех четверых. Так она стала и красавицей, и рачительной хозяйкой, и самой большой умницей. И вдобавок еще и продолжательницей рода. От матери Кларисса унаследовала любознательность, интерес решительно ко всему в жизни, страстность натуры, ощущение сопричастности с миром. Сласти, букетики, неожиданные подарки — все эти столь желанные для девочек ее возраста и статуса пустяки оставляли Клариссу равнодушной. Если ее подружки были в той или иной степени поглощены мечтаниями о будущем супруге, которому предстояло взять на себя все их заботы, Кларисса, напротив, чуть ли не с младенчества была уверена, что ей, и никому другому надлежит стать творцом собственной судьбы. Было ли это заблуждением? Ошибкой всей ее жизни?