Князь Арнаут
Шрифт:
Византийские базилевсы, начиная с Алексея Комнина, первого из ромеев, всерьёз столкнувшегося с таким чуждым восточной деспотии понятием, как взаимоотношения вассала и сюзерена, никогда не могли до конца понять законов, по которым жили франки. Иоанн не мог взять в толк, почему слуги его слуги не его слуги. А все эти любители подраться, спрятавшиеся от него за толстыми и высокими стенами города, веками принадлежавшего византийской короне, нимало не смущаясь громадным численным преимуществом противника, заявили, что если даже их князь или княгиня согласятся передать Антиохию базилевсу,
Иоанн уже и сам начинал жалеть, что связался со своевольными франками, он не решался начать открытую войну. Армия, состоявшая, разумеется, из наёмников — по большей части всё тех же латинян, — устала от длительных переходов и сражений, к тому же приближалась зима. Возвращаться в Константинополь в случае неудачи под стенами непокорной Антиохии базилевсу не хотелось, при неблагоприятном стечении обстоятельств он не шутейно рисковал потерять половину войска и весь обоз на перевалах Тавра. Нужен был кто-нибудь, кто смог бы уговорить Иоанна оставить всё как есть. Такой человек нашёлся, епископ Джабалы, отправившийся гонцом в лагерь базилевса, убедил его, что в любом случае, даже если баронов и удастся образумить, придётся ещё испрашивать согласия папы.
Иоанн дал себя уговорить. Он ограничился тем, что позволил своим солдатам разграбить имущество франков в окрестностях города, после чего увёл войско в Киликию.
Правда, навязчивая мысль, владевшая, видимо, ещё его отцом, побудила Иоанна отправить посольство к королю иерусалимскому Фульке. Император желал ни больше ни меньше, чем посетить Иерусалим. Просто чтобы поклониться Гробу Господню. Ехать базилевс, разумеется, собирался с приличествующей его особе охраной. Учитывая то обстоятельство, что от Святого Города до враждебного Дамаска всего каких-нибудь полтораста миль, отряд не должен был превышать... пятидесяти тысяч воинов. (И всего-то? Какая мелочь!) Король отправил послов, очень искушённых в премудростях византийской дипломатии, дабы объяснить Иоанну, что Палестина настолько мала и скудна средствами, что просто не в состоянии прокормить такую охрану.
К большому удовольствию не столько мусульман-турок, сколько христиан Раймунда Антиохийского, Жослена Эдесского и Фульке Иерусалимского, в марте следующего года Иоанн, охотясь в диком бору в горах Тавра, был легко ранен стрелой и... умер от заражения крови.
Перед смертью базилевс своими слабеющими пальцами возложил корону на голову младшего сына, Мануила, и велел гранд доместику Агзуху поддержать его права на трон. Приказ носил отнюдь не условный смысл. Претендентов на власть в империи всегда хватало. Новому владыке Второго Рима сразу же стало не до Антиохии и тем паче не до Иерусалима.
Для Раймунда настала пора некоторого облегчения, и, несмотря на то, что Зенги по-прежнему представлял собой вполне реальную угрозу, по крайней мере, исчезла опасность со стороны Константинополя и соседей-христиан. После падения Эдессы Жослен, засевший в вотчине отца в Тель-Башире, сильно присмирел и стал доставлять Раймунду куда меньше хлопот (туркам-то граф вообще давно уже не мешал).
А ещё через полтора года (в 1146), после того как презренный раб, никому не известный очень пьяный евнух зарезал прославленного, но тоже очень пьяного
Комментарий 4
В 1118 г., покидая ради королевского престола своё Эдесское графство (ещё целое и сильное), второй из Бальдуэнов оставил его в наследство двоюродному брату, Жослену де Куртенэ. Сей достославный рыцарь, прежде державший под сюзеренитетом Эдессы город Тель-Башир с окрестностями, к моменту своего превращения в графы уже честно заслужил у местного населения и у врагов-мусульман прозвище Тель-Баширский Волк. Одно только имя его наводило на турок необычайный страх.
Судите сами, уже будучи немолодым человеком, Жослен отправился осаждать небольшой замок к северо-востоку от Алеппо. Граф решил самолично проверить работу своих мастеров, сапёров, как сказали бы мы теперь. Именно им принадлежала основная роль в разрушении укреплений. В те поры франки редко применяли катапульты и баллисты, считая их забавой греков, ромеев, которых недолюбливали. Кроме того, сооружение камнемётов, например, довольно распространённого в более поздние времена требюшэ, требовало времени, средств и, главное, привлечения людей, обладавших специальными знаниями.
Всем этим предводители малочисленных франкских дружин и их приближённые зачастую просто не располагали. Имевшиеся же в наличии небольшие метательные машины чаще служили не для разрушения стен, а для устрашения противника, поскольку с их помощью в города и крепости обычно перебрасывали головы или другие части тел соплеменников и единоверцев оборонявшихся. Подобные действия помимо снижения морального духа защитников подчас вызывали эпидемии заразных болезней, косивших людей в те времена гораздо эффективнее, чем несовершенное оружие.
Куда чаще, как уже говорилось выше, применялся труд сапёров, прокладывавших длинные галереи под неприятельские крепости. Если позволял грунт, осаждающие подкапывались под стены, подпирая их специальными сваями (чтобы кладка не обвалилась раньше времени им же на голову). Затем заливали в вырытые ниши масло или нефть и поджигали, дерево сгорало, и стены рушились, к большому удивлению и досаде осаждённых. После этого крепости обычно уже легко брались штурмом.
Вот в один из таких подкопов или мин и провалился граф. Он сильно покалечился, изрядно обгорел и почувствовал себя так худо, что понял: настал его последний час.
В это время турок, данишменд Гази, сыгравший столь печальную роль в судьбе Боэмунда Второго и франкской Антиохии, прослышал о несчастье, постигшем графа Жослена, и обложил плотным кольцом город Кайсун. Понимая, что турки настроены очень серьёзно, жители послали к графу гонцов с просьбой о незамедлительной помощи. Тот уже лежал на смертном одре, но, выслушав посланника, призвал своего сына и наследника, Жослена Второго, и велел ему отправляться на выручку Кайсуна. «Но дружина Эдессы мала, отец! — воскликнул молодой человек. — Да и захотят ли рыцари слушаться меня в столь опасном деле?»