Князь Барбашев
Шрифт:
Может оттого и не смогли взгоном взять Полоцк. Город - торговая жемчужина Великого княжества Литовского - успел изготовиться и сесть в осаду и всё, что смогли сделать ребята псковского наместника князя Горбатого, это разграбить и сжечь всё округ. Полочане с гневом и болью наблюдали, как горит их имущество, шляхтичи, укрывшиеся за стенами, в ярости сжимали рукояти сабель, но поделать ничего не могли. Армия великого княжества оказалась слишком медлительна и нерасторопна, и не готова к той войне, что предложил ей её вековой сосед.
А новгородская рать всё лилась и лилась ручьями по землям Белой Руси, и вслед этим ручьям растекались вокруг пожары и кровь. По утоптанным дорогам гнали полон, гнали скот. Скрипели сани. Шли шагом кони. Легко скользили на лыжах пешцы.
Андрей, кстати, тоже быстро обрастал имуществом:
Очередное местечко поначалу не сильно привлекло внимание княжича: мало ли их уже было, одним меньше одним больше. Раз его конники ворвались сюда первыми, то и большая часть добычи, за вычетом воеводской да государевой доли, достанется им. Но, как оказалось, был он не совсем прав.
Нет, претендентов на разграбление окромя его людей, в округе не было, но вот само местечко оказалось очень интересным - там стояло то, о чём он втайне давно мечтал - настоящая лесопилка, поставленная местным паном всего-то пару лет назад. Хотя, какой там пан, то управляющий из немцев за пана думал, вот и поставил доходное дельце. Лесов-то в округе видимо-невидимо.
Ну уж мимо такого подарка княжич пройти точно не мог. Схватив бумагу и карандаш, он принялся осматривать и зарисовывать её так подробно, как только можно было. Олекса даже уже и не удивлялся, а только помогал чертить, в то время как Годим, руками согнанных крестьян, снимал привода, полотна пил и все другие детали, сделанные из железа, и укладывали их в сани. Ну и некоторые особо хитрые шестерёнки - зачем нужные вещи бес толку жечь. Жаль, конечно, что мастеров не поймали, ну да свои мужики тоже не безрукие, глядишь скоро и появиться в его вотчине своя лесопилочка.
Поскольку работы с рисованием и разбором было многовато, то Андрей порешил встать тут на день. Если ратники и были против задержки, то ворчали себе более в кулак, зато споро принялись готовить баньку, а то и верно, пропотели да закоптились у походных костров так, что и не отмыть обычным-то путём. Ну а что там голова творит, то пусть его, лишь бы отдыху не мешал. Только приставленный полусотник попробовал поговорить, ссылаясь на то, что загонные отряды всего-то на седьмицу и отпущены. И лишняя днёвка им ни к чему. Но и он сильно не настаивал. Поход и без того был удачлив донельзя и не разграбленная из-за днёвки чья-то деревенька большой роли уже не играла. Вон, даже тут уже не всё подряд в сумы пихают. Пресытились, однако. А потому и он вскоре дал себя "уговорить" и ушёл, оставив голову заниматься своим делом.
Андрей со своими людьми с лесопилкой провозились до вечера. Ломать, оно, конечно, не строить, но и ломать иногда с умом надо. Когда всё было описано, зарисовано, снято и аккуратно в сани сложено князь отправился в панскую усадьбу. Вспоминая насмешливые взгляды отдыхающих ратников, лишь грустно усмехнулся. Ну да, с их точки зрения вся эта андреева волокита и выеденного яйца не стоит. Сколько раз в прошлых походах им приходилось жечь что-то подобное, и никто даже не думал, чтобы это забрать, уж слишком много места оно занимает. А уж об том, что вывезенное можно устроить у себя и потом на нём неплохую деньгу делать и думать не думалось. Просто не доросла ещё местная военная мысль до такого понятия, как вывоз промышленности с захваченной территории. Да что там говорить, если и позже русичи умудрились у немцев, которые заводик чугунолитейный с дутьём поставили, не перенять технологию, "не углядев" водяное колесо нагнетающее воздух в домну, отчего почти на век отстали в этом от европейцев. И ведь при этом понимали, что в иных землях лучше делают и мастеров иноземных никто не трогал - наоборот приглашали в больших количествах, правда, не всегда их на Русь пропускали, но всё же...
Так что Андрею оставалось только пожимать плечами и делать по-своему.
В усадьбе их уже ждала банька, в которой они до одури хлестались вениками, смывая грязь и пот, да знай успевали поддавать на каменку, нагоняя жар, чтобы потом, расрасневшиеся, в чём мать родила, выскакивать наружу, ныряя в снег, а остудившись, снова лезть назад. Пока же воины парились, местные бабы тем временем, под приглядом
Потом был вкусный ужин, а уж после него Годим приволок в горницу местного управляющего, высокого и худощавого немца, с неоригинальным таким именем Генрих. Слегка помятый при взятии, тот стоял перед княжичем, понуро опустив голову. Чуть сутуловатый, как большинство высоких людей и с очень запоминающимся носом (ну прям как у Боярского), он мысленно проклинал свою судьбу, заставившую его, студента из университета славного города Кёльн, почти что бакалавра наук, стоять перед малолетним варваром и ждать решения своей участи. А ведь ему совсем чуть-чуть не повезло. Уже спеша укрыться в ближайшем замке, он по пути заскочил сюда всего лишь что бы забрать из усадьбы хранившиеся тут деньги. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент проклятые схизматики ворвались в местечко. Ну заедь он вчера или наплюй на казну и спал бы сейчас спокойно за стенами, а ныне вынужден был сидеть связанный вместе с теми, кем ещё вчера командовал. Плен, он ведь всех равняет.
Никакого почтения к истинному европейцу у Андрея, разумеется, не было. Впрочем, и в прошлой то жизни он не понимал стелящихся перед ними. Он бы запросто оставил его в холопах или продал тем же татарам (запрет на такую торговлю ведь только на православных распространялся), но немец, хоть он и не знал этого, видимо родился под счастливой звездой.
Когда-то, ещё в советской школе, учил Олежка немецкий язык. Ну как учил? Как все, по студенческому принципу: "нам не нужен лишний бал, лишь бы отпуск не пропал". Хотя язык, чего греха таить, давался ему легко. То-то учитель вечно был недоволен, говоря, что если б не лень, то Олег мог бы уже давно свободно говорить по-немецки, хотя ниже четвёрки тот по его предмету не получал. Потом, уже в училище, он учил английский, но всё по тому же принципу студента, и только годы спустя, уже став вахтенным офицером, более-менее вынужден был подтянуть свои знания, чтобы относительно свободно общаться с портовыми службами, лоцманами и встречными кораблями. Хотя большинство его сослуживцев в этом вопросе были ни в зуб ногой, пользуясь при переговорах услугами прикомандированных переводчиков, если таковых давали, или изыскивая другие способы. К примеру, на кораблях, где служил Олег, иной способ был прост: крайняя перед иноземным портом вахта всегда была расписана за ним.
Но попав в прошлое и столкнувшись с тем, что даже родной язык пришлось учить заново, он крепко призадумался об учителе немецкого языка. Причём не просто немецкого, а нижнегерманского его диалекта, который был более близок к нидерландскому языку, чем диалектам центральной и южной Германии. Просто в результате возвышения Ганзейских городов и их неустанного общения между собой говор северной Германии широко использовался на огромном пространстве, от Лондона до Новгорода. Он был языком внешнеторгового делопроизводства и полноправно считался международным языком. И у него была реальная возможность стать даже общенациональным, но, увы, начавшийся упадок союза и Реформация помешали ему в этом. Хоть Лютер и был родом из области Эйслебен-Магдебург, где говорили на нижненемецком, но долгие годы, проведённые им в университетах Марбурга, Эрфурта, а затем и в Виттенбергском университете, приучили его общаться на верхненемецком. И когда он стал переводить Библию, то хотел, чтобы она была понятна всем немцам. Потому-то верхнегерманский и стал, в конце концов, основой хохдойче, но пока что до этого было ещё очень далеко.
Немец-же, хоть и родился где-то в центральных землях, нижненегерманским языком владел неплохо, так как много времени провёл в ганзейских городах. Потому-то и вцепился в него Андрей как в нежданную удачу. Ну а как вы хотите строить планы про балтийскую торговлю без знания общепризнанного языка? Или вечно с переводчиком ходить прикажете?
В общем, немцу просто и ненавязчиво описали его возможное и незавидное будущее, а потом, когда он окончательно проникся, предложили поработать учителем, в основном за еду, конечно, зато с последующим отпуском на свободу. Генрих оказался человеком сообразительным и предпочёл стать учителем, чем, правда, очень огорчил Олексу, так как Андрей, в лучших традициях Пети Первого, велел своему послужильцу становиться языковым полиглотом.